Человек-пистолет, или Ком

— Ну да… Как тогда, когда Александр хотел поцеловать Жанку, а подошедший Валерий сломал ему челюсть, — спокойно сказал он.

— Тебе и это известно?! Такие подробности?!

— Что тут удивительного? Я должен знать всё, что хоть как-то касается тебя, и я знаю всё.

— Всё?.. — пробормотал я, полагая, что одного по крайней мере он не знает.

— Знаю и о том, — покачал головой Ком, — что ты гак и не сдержал обещания насчет Жанки…

— Господи, — только и смог вымолвить я.

— Ну, об этом потом… Так вот, — продолжал он, не обращая внимания на мое изумление, — о Валерии… Главное было привезти его сюда, а здесь мне уж не нужно было с ним долго разговаривать и терпеть его кривлянье. Я сразу оглушил его и пошел искать подходящие утяжеления, чтобы затем утопить тело в Москве-реке. В куче металлолома я нашел хорошую, тяжелую ступицу от колеса, взвалил на плечо и понес к реке. По пути я обдумал, что будет очень удобно, опоясав тело ремнем, пристегнуть к ступице непосредственно перед затоплением… Но тут, как назло, случилось ЭТО САМОЕ. Меня закоротило… Я свалился на берегу и валялся долго, а когда вернулся в барак, Валерия и след простыл. Если бы не это…

— Я же говорил, ты серьезно болен и тебе надо к врачу, надо лечиться! — тупо воскликнул я, думая совершенно о другом.

Удивляться было нечему. Что-то в этом духе я и подозревал. Но сейчас меня волновала уже не судьба Валерия, а своя собственная… Ком поверг меня в полное смятение, когда сказал, что знает о моих отношениях с Жанкой. Чего ждать от него теперь? Он ведь все истолковывает по-своему. Он и это поймет совсем не так…

— Что касается Жанки… — торопливо начал я, словно был одержим желанием немедленно оправдаться в чем-то.

Я снова понес чушь о своем серьезном к ней отношении, о своих надеждах, о желании воспитать из нее женщину для себя, о своих возвышенных чувствах. Хотя сам давно прекрасно понимал, что это именно ЧУШЬ, а ПРАВДА совсем в другом, и Ком, возможно, понимает эту правду даже лучше меня самого…

— Все, что связано с Жанкой, — продолжал тем не менее изворачиваться я, напряженно следя за реакцией Кома, — настолько серьезно для меня, что мне не хотелось бы обсуждать это даже с тобой, чье мнение я безусловно ценю и уважаю…

— Не трудись изворачиваться, — грустно сказал Ком. — Если бы это было так, как ты говоришь, ты бы не стал это обсуждать и с Валерием.

— Я не…

— И не допустил бы того, что произошло Восьмого марта на даче и повлекло за собой прочие мерзости… «Кто желает…» — это целиком на твоей совести!

«Вот сейчас он, пожалуй, набросится на меня…» — подумал я, чувствуя, что, вместо того чтобы что-то незамедлительно предпринять, впадаю в вялое оцепенение.

— Что и говорить, — устало согласился я и сделал слабую попытку встать,

— Погоди, — удержал меня Ком. — Я еще не закончил… Я всесторонне обдумал происшедшее и пришел к выводу, что, хотя ты и повел себя архинедостойно, главная вина тут все-таки не твоя…

— Уже легче.

— В этой истории ты скорее тоже жертва. Ты весьма неплохой человек, но пока еще недостаточно сильный, чтобы противостоять развращающему воздействию Валерия.

— Какое еще воздействие?! — вздохнул я.

— Ты и теперь еще плохо представляешь, какому страшному, черному субъекту попал в руки. Ты еще не знаешь, кто такой Валерий, а я узнал это.

— Ну это еще вопрос, кто из вас дьявол, а кто ангел!

— Нет, — твердо возразил Ком. — Здесь нет вопроса. Я объясню тебе и это, и кое-что другое, когда мы убьем его…

— Что? Что? — завопил я, как вопит истомленный нудным допросом бедняга, когда его вдруг подвергают жестокой телесной пытке.

— Да, только так ты можешь искупить свою подлость… К тому же это закалит тебя. Позволит стряхнуть с себя уныние, которым успела отравить тебя мелкобуржуазная стихия в лице Валерия… Помнишь, что говорил Владимир Ильич об обстановке, в которой надо победить? — спросил Ком.

— Обстановка невероятно обостренных покушений, интриг, сплетен… — машинально вымолвил я, вспомнив строку из цитатника, в свое время составленного для меня Комом и которым после случая на кладбище я засорил унитаз… — Неужели ты думаешь, что ты действуешь по-ленински?! — воскликнул я.

— Конечно. Как известно, в критические моменты Владимир Ильич умел быть и решительным, и беспощадным к врагам.

— Господи, да никакой Валерий не враг! Самый обыкновенный человек!

— О, ты не знаешь, какой он опаснейший враг! — настаивал Ком. Если уж он что-то вбил в голову, его невозможно переспорить…

— Я тебя не буду переубеждать, — вздохнул я, — но ты можешь меня хоть раз внимательно выслушать

— Я тебя всегда внимательно слушаю.

— Я тебе объясняю: я говорил с Валерием. Он вчера был так пьян, что не только не помнит наших разговоров, но даже как вы с ним приехали сюда!.. А ты говоришь, что он опасен!

— Неудачная у него получилась выдумка, — холодно сказал Ком. — А ты — слишком наивный и малоопытный в таких делах человек.

— Я — наивный?!.. Кто же ты тогда?

— Он все прекрасно помнит, можешь не сомневаться. Он и сначала был не особенно пьян, а потом и подавно протрезвел.