Человек планеты, любящий мир. Преподобный Мун Сон Мён. Автобиография

Однажды мы проводили службу на песчаном плесе возле реки Хан. Когда пришло время обеда, каждый нашел себе место, где присесть, и принялся за еду. А у меня не было привычки обедать, и мне было неудобно сидеть там и ничего не делать, пока другие едят. Я тихонько отошел в сторону и присел неподалеку на груду камней. Там меня и увидела госпожа Сон и тут же принесла два куска хлеба и мороженое. Как я был ей благодарен! Это угощение стоило всего четыре чона, но я никогда не забуду чувство признательности, согревшее меня в ту минуту.

Я всегда помню тех, кто помогал мне, какой бы малой и незначительной ни казалась услуга. Даже сейчас, когда мне исполнилось девяносто, я могу безошибочно вспомнить все случаи, когда люди помогали мне, и все то, что они для меня сделали. Я никогда не забуду людей, которые без колебаний рискнули многим ради меня и от всего сердца одарили множеством благословений.

Если человек оказывает мне услугу, я просто не могу остаться в долгу. Если у меня нет возможности оказать ответную услугу лично ему, я обязательно запомню этого человека и сберегу его в своем сердце. Мне необходимо жить с искренним ощущением, что я расплачусь с ним, если помогу кому-нибудь еще.

Граната с выдернутой чекой

После окончания института Кёнсон в 1942 году я отправился в Японию, чтобы продолжить учебу. Я поехал туда, поскольку чувствовал, что должен как можно больше узнать об этой стране. По пути в Пусан я сидел в вагоне поезда и безутешно плакал, зарывшись носом в пальто. От плача у меня распухло лицо и непрерывно текло из носа. Я горевал из-за того, что покидаю свою родину, которая так и не освободилась от колониального гнета. Я плакал, глядя в окно, и видел, что горы и реки рыдают еще горше. И травы, и деревья плакали вместе со мной, проливая потоки слез. Глядя на них, я сказал себе: «Я обещаю вам, дорогие мои горы и речки, что вернусь и принесу с собой освобождение для нашей родины! Поэтому не плачьте, а ждите меня».

В Пусане я сел на паром до Симоносеки и отправился в путь 1 апреля в два часа утра. В ту ночь дул сильный ветер, но я, не в силах покинуть палубу, стоял и смотрел, как тают вдалеке огни Пусана. Я простоял на палубе до самого рассвета. По прибытии в Токио я поступил на техническое отделение университета Васеда, на факультет электротехники. Я выбрал именно эту специальность, потому что чувствовал, что без знаний в области современной науки не смогу открыть новую религиозную философию.

Незримый мир математических законов чем-то похож на религию. Чтобы достичь в нем больших высот, человеку необходимы выдающиеся мыслительные способности. Наверное, из-за слишком большой головы мне легко давалась математика, которую многие считают сложной наукой, и я очень любил ее изучать. Голова у меня действительно чересчур велика, поэтому я всегда с трудом подбирал себе шляпы. Мне приходилось ходить к портному, чтобы шить их на заказ. Возможно, размер моей головы помогает мне сосредотачиваться на задаче и справляться гораздо быстрее с тем, на что у других уходят годы.

Во время учебы в Японии я так же, как и в Корее, донимал преподавателей вопросами. Стоило мне начать задавать вопросы, как я уже не мог остановиться. Некоторым педагогам приходилось делать вид, что они меня не замечают, и игнорировать вопросы типа «Что вы думаете об этом?». Если я сомневался в чем-то, я не успокаивался, пока не докапывался до самого корня проблемы. У меня не было цели умышленно третировать учителей. Просто я чувствовал, что раз уж взялся изучать предмет, я должен изучить его досконально.

На моем столе в общежитии всегда лежали рядком три раскрытых Библии — на корейском, японском и английском языках, — и я снова и снова перечитывал одни и те же отрывки параллельно на трех языках. Прочтя отрывок, я подчеркивал несколько строк и делал пометки на полях, пока все три мои Библии не стали пестрыми от чернил и трудночитаемыми.

Сразу после начала учебы я принял участие в событии, которое Ассоциация корейских студентов организовала для молодых людей, приехавших из Кореи. На этой встрече я спел корейскую песню, вложив в голос всю свою страсть, чтобы все смогли почувствовать мою любовь к родине. На собрании присутствовали представители японской полиции, поскольку в те времена корейцам было предписано тихо и незаметно вливаться в японскую культуру, но я все-таки спел патриотическую песню, и спел ее с гордостью. Ом Дон Мун, который в тот год поступил на факультет архитектурной инженерии, был глубоко тронут моим пением, и мы с ним стали друзьями на всю жизнь.

В те времена корейские студенты, учившиеся в разных учебных заведениях Токио и его окрестностей, организовали подпольное движение за независимость. Это был естественный шаг, учитывая, что наша родина все еще страдала под колониальным гнетом Японии.