Человек по имени Крыса

Я стою на пороге,
Мне пора уходить,
чтобы мыслью о боге
душу не изводить.

Что неслась как полячка

На весёлом балу.
Записная гордячка,
Уходящая в мглу.

Как дымок папиросы,

Что не видит никто.
Но ответ на вопросы
Там получит зато.

«Нет Юдсона и Зива нет…»

Нет Юдсона и Зива нет,
И нет Аркадия Хаенки…
Ты думаешь – да это бред,
И в темноту таращишь зенки.

Израиль сделался пустым,

Давясь девятым миллионом.
Твой личный мир, как синий дым,
Растаял в мраке заоконном.

«Прохладный март в предместье Тель-Авива…»

Прохладный март в предместье Тель-Авива.
Утром не хочется продирать глаза,
Слушать новости об арабской весне,
Развозить детей в инвалидных колясках.

Все чаще думаю – куда меня занесло?

Вспоминаю Комсомольское озеро
                              и Театральный переулок.
Люблю того, кого еще способен любить
И вижу в зеркале какого-то пожилого дядьку.

«Ты держался направленья вест…»

Ты держался направленья вест,
Полагал, что многое известно.
лишь один белел высокий крест,
Что над всеми высился отвесно.

Оставалось что ж? Идти к кресту,

Вглядываться в контуры косые.
И в конце сползая в пустоту,
Устремлять к нему стопы босые.

«Неизбежно сужается зренье…»

Неизбежно сужается зренье
С приближением главного дня.
Но какое-то стихотворенье
Может выжить и после меня.

Жизнь была, очевидно, пустышка,

Залетевшая в полную тьму.
Но, возможно, останется книжка
О судьбе – всё один к одному.

«Что толку…»

Что толку,
Что век гениален,
Ведь старость,
Конечно, придёт.

И странный твой друг –

Марсианин,
скривит
Свой насмешливый
Рот.

Придёт

Тяжело, как
Одышка,
Как вечером
Горькая весть.

И пылью покроется

Книжка,
Которой
Уже не прочесть

«Умолкает душа…»

Умолкает душа,
отступает любовная тяга.
Зависает безлюбо,
Как каменный идол в углу.

Что же делать? Видать,

До конца завершила работу.
Остаётся, пожалуй,
Зрачками сверлить пустоту.

Ожидать безучастно

Момент рандеву с абсолютом,
Чтоб в синюшную вечность
Как в тёплую воду войти.

«Заблудилась душа в переулках зелёных и белых…»

Заблудилась душа в переулках зелёных и белых.
Ей там нечего делать, а всё-таки тянет туда.

Там, где ты родился, и звала тебя мама обедать.

И в могиле твой дед на еврейском погосте в лесу.

Там дорожки узки – я уже не нашёл бы, пожалуй.

Но упорно душа всё летит, несмотря ни на что.

«Старость – чёрная труба…»

Старость – чёрная труба,
Где ни лампочки, ни спички.
а в конце твоя судьба,
вроде глиняной таблички.

Откопают или нет,

Расшифруют ли? – не важно.
Пусть погас твой личный свет,
Замер мир многоэтажно.

К чёрту все его дела,

треволненья, и заботы.
Солнцем выжженный дотла,
Ты и сам не знаешь, кто ты.

«Боль лучистая лезет…»