Человек, проходивший сквозь стены (Рассказы)

— Мне, — сказала мать, — всегда немного страшно возвращаться домой. Там меня ждут четверо детей. Старшему двенадцать лет. Пятый умер в сорок первом году, в конце зимы, мы ели тогда одну брюкву. У него был туберкулез. Его нужно было хорошо кормить. А откуда взять продукты? Мой муж — железнодорожник, я, когда есть время, хожу убирать квартиры. Сами понимаете, с нашими заработками на черном рынке ничего не купишь. Малыш умер, можно сказать, от голода. Остальные ребята тоже очень слабенькие. Худенькие и бледненькие, они постоянно болеют гриппом и ангиной, быстро устают, глаза у них сонные, они почти никогда не играют. Когда я прихожу домой из магазина, они обступают меня все четверо и смотрят, что я принесла. Я кричу на них: «Отойдите, не путайтесь под ногами!» И они уходят, всегда молча. Иногда я не выдерживаю, силы покидают меня. Вчера моя сумка была пуста, я ничего не принесла. Когда я их увидела, всех четверых, мое сердце готово было разорваться, я зарыдала. К тому же нам нечем топить, в доме холодно, а на прошлой неделе у нас выключили газ, и вот уже восемь дней я не могу приготовить ребятам ничего горячего. Они совсем посинели от холода, глаза их потухли. И кажется, на лицах у них лишь немой вопрос: «Что же мы сделали?» А если бы вы видели их ноги — они обморожены и кожа на них потрескалась. Даже по карточкам трудно найти дешевые галоши. Сейчас у меня только три пары галош на четверых. Выручает то, что всегда кто-нибудь из ребят болеет и лежит в постели. Иногда я иду в мэрию просить дополнительный талон на какую-нибудь вещь. Я не должна этого делать, я знаю, что меня там ждет, но, когда я вижу моих малышей, больных, похудевших и голодных, я забываю обо всем и иду просить. Представляете, они оттуда меня выгоняют, кривят рожи, оскорбляют. Я, видите ли, недостаточно хорошо одета. И куда бы я ни обращалась, везде одно и то же. Чиновник в окошечке — это сторожевой пес богачей и торговцев. При виде бедняка он оскаливается. Нужно же мне было рожать детей! Во всех моих несчастьях я сама виновата. И никому нет дела, что они могут погибнуть, все четверо, — ни правительству, ни мэрии. А богачам тем более. Мои дети умирают от голода, а эти свиньи обжираются яйцами по двадцать франков за штуку, мясом, маслом по четыреста франков, дичью и ветчиной, да так, что жилеты трещат по швам. Но им это не страшно, уж им-то есть что надеть: и платья, и шляпы, и обувь. Они едят даже больше, чем до войны, они стараются съедать все, лишь бы ничего не осталось голодным. Я не придумываю. Вчера в булочной я слышала, как две разодетые модницы — в мехах, в драгоценностях, с собачками — говорили, что люди боятся голода и едят вдвое больше, чем прежде. «У нас все так делают», — сказали они. И слышать не могу о богачах. Они все палачи, убийцы детей, вот кто они. Но война не будет вечной. Как только немцы уберутся восвояси, настанет время расплаты. Мы найдем, что оказать всем тем, у кого толстая рожа и круглый живот. За каждого моего малыша, которого они убьют, я потребую десятерых. Я буду бить их галошей по морде до тех пор, пока не убью. И я не буду спешить, я хочу, чтобы они помучились. Свиньи! У них сытое брюхо, им можно разглагольствовать о чести, верности и прочих вещах. Я тогда заговорю о чести, когда мои дети не будут голодать. Иногда я говорю мужу: «Виктор, не будь дураком, у вас на Северном вокзале многие служащие берут себе посылки, которые предназначены для заключенных, бери и ты». Когда богачи насмехаются над законами, ими же придуманными, надо изворачиваться: каждый спасает свою шкуру. Но он, видите ли, отец семейства и честный человек. Честь для него дороже всего. Тем хуже для нас.

— Если бы вы знали, — сказала двенадцатилетняя девочка, — что случилось со мной. Однажды вечером, когда я шла домой, на лестнице улицы Патюро мне встретился дяденька, он был небритый, угрюмый и смотрел на меня как-то странно — я не могу даже сказать как. Мама часто говорит, что все мужчины — свиньи. Я очень испугалась его. А вчера вечером он спрятался за углом. Когда я проходила мимо, он набросился на меня. Он сбил меня с ног. Он украл у меня шнурки от ботинок.