А правительство вынуждает, чтобы вернуть хоть кому-то надежду, которую большинство из политиков утратили до того, как получили способность мыслить собственными мозгами.
В этом болоте безверия, между молотом в лице народа и наковальней в лице властей, воины цепляются только друг за друга и за других людей, которые продолжают гордиться ими, какие бы ошибки они не совершали.
И именно таким человеком была Эмма. Своим человеком в политике.
Юэла помнила, как эта отважная женщина говорила правительству в лицо всё, что думала, и они не посмели ничего с ней сделать, потому что боялись гнева народа. Эта женщина была им любима.
Народ поймёт её, не будет осуждать, как бы он ненавидел Эрвина.
Картрайт выдохнула. Её душа прониклась этой атмосферой безысходной, серой прелести, которая исходила от этой ситуации. Она напоминала убогую, пыльную комнату, с разбитыми стёклами и паутиной на потолке. Но в этой комнате вдруг начинают светиться рождественские свечи и на столе появляются подарки. Комната не расцветает полностью, но этот уголок со столом, на котором все свидетельствует о рождественском чуде, кажется таким уютным, что лицо расцветает в улыбке.
Юэла оборачивается на друзей. Её жизнь — не серая комната. Её жизнь очень маленькая, чтобы быть комнатой. Её жизнь — уголок рождественского стола.
***
Он не думал, что это будет настоящим праздником, а потому сначала противился Картрайт, когда она вынуждала его надеть костюм Марона, а не идти в солдатской форме.
Но Эрвин действительно закатил праздник, хоть позвал довольно мало людей.
Зато много детей. И эти дети в данный момент являлись главным раздражителем для Аккермана, хотя они с Картрайт только приехали, и ещё даже не успели увидеть виновников торжества.
Праздник был на открытом воздухе. Между старыми деревьями, от одного к другому по кругу тянулись фонарики, подвешенные на толстую верёвку. Рядом с деревьями стояли столы. И всё свидетельствовало о теплом, счастливом празднике.
Юэле в этой обстановке дышалось до смешного легко. Она сразу прониклась этой атмосферой. Безмятежной и сладкой, как детская сказка.
Все собравшиеся встречали их с радушием, которого оба солдата давно не наблюдали со стороны других людей.
То ли потому, что Эмма и Эрвин умеют выбирать себе близких друзей, то ли потому, что никто не хотел портить себе и другим настроение в этот вечер.
Не было того гнетущего напряжения, не было подтекстов в речах собравшихся.
Не было ничего из того, что Картрайт и Аккерман так привыкли замечать по отношению к себе всё то время, пока были в разведотряде.
И может быть это отношение к ним затронуло какие-то дальние струны прошлой жизни в душе Юэлы, но для Леви эта атмосфера была новой.
Он не привык к этому.
Он привык к холоду, формальности в общении, к грубости, к блеклым тонам бегущей мимо непримечательной жизни.
Но здесь всё было так просто и тепло, что он потерялся в этом маленьком, ином мире.
Потерялся бы, если бы не она.
Юэла заметила этот настороженный взгляд, строго обводивший всех собравшихся вокруг.
Она увидела в нём защитную реакцию.
Он не знает, как вести себя в таком обществе.
И сейчас Юэла невольно провела параллели с бедным животным, забившимся в угол.
Картрайт остановилась возле него, пристально вглядываясь в его глаза. Но видя, что смягчить свою энергетику Аккерман не намерен, девушка медленно подошла к нему и тихо, сказала, стараясь не тревожить предпраздничную тишину:
— Расслабься, мы не на миссии. Ты пришел сюда ради своего друга, так будь приветливее.
Леви усмехнулся.
Картрайт действительно говорит, как командир. Дай ей волю и полномочия, она подчинит себе всю армию человечества. Или все человечество. Она без колебаний в голосе приказывает своему командиру. Без колебаний приняла на себя командование другими. Словно он разрешал ей это.
Но одергивать её он не хотел.
Или…
Или это был просто совет?
Совет, сказанный тоном, который был давно им забыт. Закопан в могилу вместе с его первыми друзьями. Которыми он не командовал, от которых не принимал приказы.
С которыми общался на равных.
От Брандона он получал так мало советов. Словно тот считал, что ему нечему учить нового командира старших войск.
Но Аккерман везде различал формальность. Либо приказ, либо солдатское согласие.
Однако голос Юэлы действовал успокаивающе, словно рукой снимая всё напряжение. Он повернулся к ней. В её глазах не читались ни строгость, ни властность. Она мягко улыбалась, смотря прямо в его серые, холодные глаза, преданно ожидая его реакции, какой бы она ни была.
— Я не привык, Картрайт, — мрачно ответил Леви, не смотря на неё, тихо признаваясь только самому себе. Юэла повернула голову на толпу, безмятежно двигающуюся в свете вечерних фонарей.
Причудливые наряды, интересные, разнообразные прически, беспечные жесты и выражение праздника на красивых лицах.
Зачем к этому привыкать? Ведь мы все внутри такие же. Обычные люди.
Не обременённые долгом, не осквернённые реальностью.
Или не все мы такие? Или он всегда был тем самым Леви Аккерманом?
Который серьезно относится лишь к войне, а все остальное не замечает…