Человек раздетый

Через год выйдет фильм Авдотьи Смирновой «История одного назначения». История столичного поручика-идеалиста и адепта новых современных идей Григория Колокольцева, который стал свидетелем преступления, но столкнулся с тем, что правда об увиденном может стоить ему карьеры. А молчание – жизни невинного человека. Кажется, этого никто из героев не произносит вслух, но для Дуни Смирновой вопрос – что важнее, милосердие или справедливость, – главнее других. Иногда – более изящных, иногда – менее острых. Я переспрашиваю: «Милосердие или справедливость?» Отвечает: «Милосердие. Но это – очень дорогой выбор».

Мы сходим с кораблика и идем по погруженному в утреннюю дрему Питеру. Хотя утро в это время года в этом городе трудноотличимо от вечера. Где-то догуливают веселые компании, кто-то в окне читает, сидя на подоконнике.

– Тебе нравится жизнь, которой ты живешь?

– Я живу осознанно.

– Сколько фильмов ты не сняла потому, что учредила фонд «Выход»?

– А как быть с фильмами, которые я сняла именно так, как сняла, именно потому, что появился этот фонд? Но если серьезно – ни одного. До «Истории…» с момента появления фонда я не сняла ни одного фильма. Сняла две короткометражки.

– В пользу фонда?

– Одну в пользу фонда, другую – нет. Когда мы запустились с «Историей одного назначения», я, с одной стороны, была совершенно счастлива: два съемочных месяца, когда я не буду ни у кого просить денег, потому что жизнь фонда – это выпрашивание денег с утра до вечера. Но с другой стороны, я тут же договорилась с моей помощницей Дашей, что весь съемочный период она будет курсировать между мною и фондом. Раз в неделю приезжать и рассказывать мне о том, что в фонде. Вроде справились. Но понимаешь, я совершенно привыкла уже к тому, что фонд – это моя работа фултайм. Но при этом за время жизни фонда я уже сняла картину, мы с Аней Пармус написали восьмисерийный сценарий «Вертинского» и теперь его запускаем. Нет противоречия. Всё идет, всё живет. Где родились, знаешь, там и пытаемся пригождаться.

– Что, по-твоему, «Выходу» удалось поменять в обществе?

– Появились ресурсные классы в школах, куда пришли учиться дети с аутизмом. Сперва их было два в Москве, три в Воронеже, а сейчас уже больше ста классов в разных регионах России, и каждый год становится всё больше. Появилось огромное количество переведенных на русский язык книжек об аутизме; появился курс «Расстройства аутистического спектра» в СПбГУ, уникальный для системы высшего образования, потому что впервые обобщил современные научные знания об аутизме; появилась программа «Аутизм. Дружелюбная среда», в которой участвуют кинотеатры, мюзик-холл, музеи.

– Удивляются происходящему сами работники музеев, кинотеатров?

– Знаешь, я помню такой эмоционально важный момент, когда парни-охранники из «Пушкинского» внимательно прослушали инструктаж специалистов фонда, родителей, всему покивали головой. И потом всё равно стоят с этими рациями и с лицом дубового буфета перед началом. И тут приходят наши дети с родителями на мюзикл. И они, эти охранники, были потрясены! Они нам потом рассказывали: «Ой, ну надо же, такие симпатичные, и родители такие милые, а я-то думал, что аутисты – это такие какие-то вообще дебилы опасные, дети алкоголиков». В общем, всё работает. Работает еще и потому, что мы это делаем не одни, а вместе с другими фондами, вместе с родителями и родительскими организациями. Потому что без их запроса, без этого движения снизу никаких системных изменений не будет.

– Сколько людей в России нуждаются в помощи фонда?

– Мы считаем, что есть более 200 тысяч семей, которые не знают, что у них дети с аутизмом. Это не диагностированные. А вообще посчитать легко: по мировой статистике, самой заниженной и огрубленной, – один процент всех детей. Это очень много.