Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

4. Поскольку основной патриархатный гендерный порядок эрозировал очень медленно, самосознание себя как главных героинь описываемых событий приходило к женщинам крайне редко. Мемуаристки депривировали собственное состояние, избегая употребления термина «беременна», заменяя его на «находилась в положении», «интересное положение», «надежды», «моя болезнь», старались не замечать своего нового положения, редко писали о том, чего им хочется, вместо этого терзаясь мыслями о настроениях, желаниях, чувствах близких людей. Они оставались во власти традиции, согласно которой их собственные чувства и переживания были вторичны по отношению к переживаниям их мужей. Зачастую женщины рассматривали себя не как субъект страдания, а как источник боли и мучений для окружающих. Положительное отношение к собственной беременности коррелировало с оценками мужа. Женщина в эмоциональных переживаниях и своем поведении оставалась зависимой от мужчины. Несмотря на популярность семейных портретов, фотографий родителей с младенцем на руках, сохранялось традиционное табуирование вида беременных, накладывающее негласный запрет на визуальное закрепление облика дам в положении. Это позволяет имплицитно предполагать, что образ беременной женщины по-прежнему считался сакральным, его изображение – сугубо интимным, а значит, в широких кругах недопустимым.

5. Необычайно важным для понимания особенностей семейных отношений, в том числе в обстоятельствах родов и послеродового восстановления, было привлечение материалов мужской автодокументалистики и обнаружение того, что присутствие супруга и даже его психологическое участие в таком женском деле и процессе, как роды, было привычным и нормальным. Если в народной среде кувада тоже весьма красноречиво характеризует славянскую и русскую традицию, то в среде образованных слоев населения соучастие мужей, их сопереживание страданиям жен было элементом формирования «нового отцовства». Российские мужчины гораздо раньше супругов из стран Западной Европы и США стали принимать активное участие в течение родового процесса своих жен (в западной историографии считается, что право присутствовать на родах европейские и американские мужчины отвоевали в 70‐е годы XX века[1446]). «Новые отцы» были сосредоточены не столько на эмоциональной стороне родового процесса, сколько на его фактической стороне, поэтому фиксировали свои действия и перемены, которые происходили с их женами. «Сознательное отцовство» выражалось в том, что мужчины в процессе родоразрешения их жен нередко занимали роль ассистентов для медицинского персонала (акушерок, врачей): подавали инструменты и приспособления, направлялись в аптеку, вызывали врачей и др.

6. Описание деторождения в стационарах в мемуарной литературе встречается крайне редко. Несмотря на легитимацию клинического пространства родов у горожанок к началу XX века, они чрезвычайно сдержанно характеризовали свой опыт деторождения там. Видимо, стандартизация процедур, высокие нормативные требования к поведению рожениц, официальные отношения между пациентками и врачебным персоналом, больничная обстановка негативно сказывались на желании рефлексировать, притупляли и обесценивали эмоциональные переживания женщин.

Заключение

Изучение культуры деторождения в России Нового времени позволило восполнить важнейшую страницу в истории женской повседневности. Нам важно было выйти за пределы историко-медицинских исследований, вписав культуру деторождения в широкий контекст социальной истории и исторической антропологии через проблематизацию новых сюжетов в прошлом России (модели деторождения, эмоциональное переживание родов, контроль над рождаемостью, медикализация повседневной жизни и противостояние традиционного и профессионального знания, культура домашних родов, антропология родильной клиники и др.).

Мы надеемся, что нам удалось представить эту страницу истории как сложный и неоднозначный процесс социального конструирования репродуктивной культуры, практик деторождения, которые, казалось бы, относятся исключительно к естественной функции человеческого организма. Исследование показало, что вследствие процессов буржуазного развития общества, рационализации сознания, развития научной медицины, урбанизации на смену традиционной приходила биомедицинская модель родовспоможения. Этот процесс имел как положительные последствия (сокращение материнской и младенческой смертности, возможность оперативного вмешательства при трудных родах, анальгизация родового процесса), так и определенные издержки, связанные с тем, что клиническое пространство стало рассматриваться в качестве единственно легитимного места для деторождения, разрушалась женская сеть родов, женщина утрачивала активную роль в родах, превращаясь в пациента, утверждались жесткие представления о норме и патологии.