Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

Сравнивая женские и мужские «родильные тексты», важно отметить кардинальное их отличие. Женщина (роженица) акцентировала внимание на пережитых чувствах, описывала собственные страдания и переживания окружающих. Она была погружена в аффективный мир эмоций, страха, боли. Мужчину заботил реальный мир действий, поэтому в описании Половцова нет места для эмоций. Он был сосредоточен на цифрах, акушерских манипуляциях и их эффектах. В этом случае уместно согласиться с трактовкой Юлии Кристевой в отношении символического текста мужчины (рационального, с выраженной системой значений) и семиотического повествования женщины (производство знания не контролируется функцией сознания). В то же время описанный Толстым взгляд Левина на роды не является типично мужским «текстом», так как акцент в нем сделан на эмоциональной, болевой стороне происходящего. Чувства, присущие Левину, скорее напоминают то, что могла бы испытывать женщина (даже сама роженица), глядя на себя со стороны.

* * *

1. Изучение «текстов рожениц» демонстрирует легитимацию важнейшей телесной практики в жизни женщины не только в женском письме, но и на уровне гендерного самосознания. Образованные женщины второй половины XIX – начала XX века на страницах дневников и воспоминаний охотнее делились описанием собственных родов по сравнению со своими предшественницами. В женском автобиографическом письме происходила десакрализация описания родов во многом благодаря научному дискурсу об идеалах материнской заботы и подготовки к деторождению. Утверждавшийся в высших сословиях и классах, интеллигентных семьях культ «сознательного материнства», стремление к детоцентризму способствовали легитимации опыта беременности на страницах женской автодокументалистики во второй половине XIX века. Некогда табуированные темы даже на уровне женского письма стали «проговариваться» и приобретать легитимность в женском восприятии, не только составлять ценность для самих авторов, но и раскрывать их гендерную идентичность. В условиях существования патриархального принципа разделения сфер на женскую и мужскую подготовка к будущим родам становилась важной частью в гендерной самопрезентации женщин и обретения собственной идентичности.

2. Эмоциональные переживания беременности, представленные на страницах женских дневников второй половины XIX века, становились более глубокими и яркими. Это было связано как с утверждением культа «сознательного материнства», развитием концепта «идеальной матери», чья повседневность должна была быть сосредоточена вокруг семьи, рождения и ухода за детьми, так и с существенными демографическими процессами. Сокращение числа деторождений в жизни горожанок, женщин из интеллигентных слоев общества, делало опыт беременности и родов уникальным, глубоко переживаемым.

3. Изученные тексты демонстрируют, что беременность воспринималась женщинами редко как радостное событие, чаще как опасное состояние. Женские страхи включали в себя страх собственной смерти, смерти ребенка, внутриутробной или при рождении, появления на свет нездорового младенца (потенциальный страх «уродств»). Эти страхи культивировались прежде всего медицинским дискурсом, который рассматривал беременность в категориях болезни. В женском представлении роды превращались в «метафору смерти». Для благородных дам, воспитанных в лучших традициях, первые роды являлись вторым драматичным потрясением в их жизни после дефлорации. Основными чувствами рожениц были страх смерти, сравнение себя с животным, деперсонализация. Причина женских страхов (в особенности при первых родах) крылась в низкой сексуальной, материнской социализации, травматическом опыте дефлорации и высоком уровне материнской смертности при родах. Среди наиболее часто встречающихся описаний своего состояния: «бесконечные мучения», «страдала, как смертельно раненная», «животная боль», «кричала, как безумная», «страшные мучения», «ужасные страдания». Несмотря на доброжелательную атмосферу домашних родов, женщины воспринимали роды как пограничное (жизнь/смерть) состояние, причем роды воспринимались скорее как умирание, а не возрождение. За редким исключением женщины характеризовали свои роды как «тяжелые» или «трудные». Врачи тоже отмечали, что родовой процесс у женщин образованного класса чаще, чем у работниц и крестьянок, протекает с осложнениями. Окончание родового процесса не избавляло их от страхов, связанных с собственным состоянием и здоровьем новорожденного. Одним из способов преодоления многочисленных страхов становилось самообразование в вопросах, связанных с деторождением, помогавшее женщинам осмыслить свои телесные практики. Поскольку матери все так же мало делились опытом со своими дочерями, постольку молодые женщины всё чаще обращались к научной литературе и профессионалам, помогавшим осознать им перемены в собственном теле и сознании.