Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

Несмотря на всю свою демографическую значимость, тема эта – как доказал анализ новейшей литературы – все еще остается на периферии списка приоритетных исследовательских направлений, хотя в ней имманентно содержатся ответы на вопрос о формах противостояния навязчивому наступлению медицинского знания с ТВ-экранов и из социальных сетей, усилению социальной власти представителей медицинского сообщества. Притом, что сами врачи проявляют досадную ригидность мышления и отказываются учитывать наработки гуманитариев (привлекать новые источники, раскрывать иные сюжеты, использовать тезаурус гуманитарных дисциплин), доминирование описательных исследований и нехватка аналитических работ с широкими обобщениями в области истории деторождения обедняет российскую науку и мешает включенности в общеевропейские и мировые исследования репродуктивной культуры. В то же время анализ литературы по истории деторождения имеет пропедевтическую ценность для понимания феномена медикализации, проникновения в массовое сознание медицинского языка, стиля мышления, возрастания зависимости рожениц и обычных людей в целом от медицины и врачей, намечает способы внесения корректив в процессы нормального социального взаимодействия врачей и обычных людей.

Решительной ревизии традиционной истории деторождения в последнее десятилетие способствует гендерная теория и антропологический поворот в исторических исследованиях. Новые социальные историки России, историки повседневности, женской и гендерной истории предложили рассматривать родильную культуру в широком социальном контексте, смещая акценты с изучения «институтов» и «науки» на «историю пациентов». Они обозначили новые аспекты, ранее считавшиеся второстепенными, a ныне приобретшие огромную значимость: взаимодействие между врачами и обратившимися к ним за помощью, между санитарками и акушерками (повитухами) и мужчинами-врачами, тему мужского контроля и женского социального опыта, лишений и положительных следствий внедрения клинического родовспоможения. Зародился междисциплинарный диалог, выраженный в создании научных коллабораций с зарубежными исследователями аналогичных тем. Новые сюжеты заставили заново перелопатить архивы, обнаружить и освоить новые источники; особое значение приобрели женские эгодокументы, медицинские карты беременных и рожениц, устные истории (глубинные интервью), интервью с врачебным персоналом.

Глава II Родильный обряд в женской автодокументалистике в XVIII – середине XIX века: традиции и вестернизация

«…на вечное свое несчастье, я, кажется, беременна…»: отношение к периоду беременности

Изучение российской модели репродуктивной культуры способствует пониманию национального варианта традиционного общества, политики воспроизводства народонаселения, механизмов символической передачи культурных традиций. Родины, родильная обрядность и представления – один из устоявшихся предметов этнологического изучения[147]. Вместе с тем родильный обряд, широко трактуемый современными фольклористами и этнографами как временной континуум, включающий в себя беременность, предшествующие ей элементы свадебной обрядности, роды и весь период младенчества[148], по признанию тех же специалистов оказался менее исследованным в сравнении с другими ритуалами жизненного цикла, например, свадебным и погребальным[149]. Это касается в первую очередь традиционных культур и современной городской культуры. Среди называемых причин такой историографической асимметрии – «наружная неброскость», «некоторая таинственность» родин[150].

Применительно к дворянской культуре XVIII – середины XIX века родильный обряд до недавнего времени[151] вообще не изучался, поскольку данная проблематика, считавшаяся прерогативой этнографов, не попадала в поле зрения историков, а этнографы, в свою очередь, как и в случае с девичеством[152], не интересовались дворянством, не маркируемым ими в качестве носителя традиционной культуры. Однако если отдельные аспекты девичества (альбомные стихотворения, чтение барышни) все-таки затрагивались литературоведами и культурологами, то антропология беременности и родов дворянок[153] до 2010‐х годов не проблематизировалась и не исследовалась. В рамках истории частной жизни и исторической феминологии основное внимание уделялось вопросам материнского воспитания и отношения к детям[154].