Человек с аккордеоном

— Я не приснилась, — ответила женщина неожиданно низким и потому трогательным голосом, — я приехала. Только сначала все вы спали, и я не хотела вас будить. А потом услышала голоса и поняла, что вы проснулись.

К этому мгновению все уже поднялись на ноги, и Соколовский, которого никто не облекал особым доверием, выскочил вперед. Он боялся, что все происходящее — недоразумение, заблуждение, ошибка и вот сейчас вес выяснится, и нежданная гостья исчезнет так же незаметно, как появилась, растворится в потоке предзакатных лучей и исчезнет, пропадет, будто ее и не было. И потому надо было наступать, захватывать позиции, очаровывать, использовать щедрую ошибку судьбы.

— Мы очень рады, — спешил Соколовский, — вы просто представить себе не можете, как мы рады. Вы не обращайте внимания на их странные лица, они до смерти рады вам, просто не пришли еще в себя, поскольку все так неожиданно и чудесно.

Женщина улыбнулась. У нее оказалась улыбка, которая содержит в себе нечто большее, нежели просто движение губ, легко было поверить, будто вокруг что-то меняется от этой улыбки, что-то возникает, чему нет точного названия, но что ощущается мгновенно и непосредственно. Соколовский воодушевился, готовый зачесть такое явление в число своих трофеев, но его перебил Баркалов.

— Вы слышали? — он взывал ко всей компании. — Обратите внимание, как он нас рекомендует: «странные лица». Своих лучших друзей. Это у него самого, — теперь Баркалов смотрел незнакомке прямо в глаза, — как вы могли заметить, простите не знаю, как вас зовут…

— Наташа.

— Наташенька, очень приятно. Меня зовут Дмитрий, легко запомнить, царевич Дмитрий, Лжедмитрий, сплошные исторические параллели. Так вот, именно у этого типа, — Баркалов покровительственно опустил Соколовскому руку на плечо, — как вы могли заметить, странная физиономия: то ли разжалованного гусара, то ли сентиментального алкоголика. А остальные лица, будьте объективны, просто светятся интеллектом. Свинарник, знаете ли, к этому обязывает. Мы, видите ли, строим здесь свинарник, вам об этом еще не говорили?

— Говорили. — Наташа засмеялась так звонко и счастливо, что в этом ее смехе незаметно растворилось взаимное первоначальное отчуждение. Теперь уже вся компания, не стесняясь, окружила Наташу, даже Отец, такой сдержанный в разговорах о женщинах, без которых не обходился в отряде ни один вечер, целомудренный Отец и тот стоял тут же и произносил какие-то необязательные светские слова. Один лишь Саня не сходил с места, поверх чужих плеч, меж затылками, гривами и бородами своих верных друзей он видел ее глаза, ее смеющиеся яркие губы, и предчувствие, закравшееся к нему в грудь полчаса назад, становилось неясной тревогой. Он суеверно ждал, что она скажет сейчас нечто очень важное, он был почти уверен в этом и старался теперь уловить в ее глазах суть этих будущих слов, чтобы, по крайней мере, вышло не так уж обидно.

— А почему вы не спросите, как я сюда попала? — Голос Наташи прозвучал нарочито капризно, по глаза были серьезны.

— Ах, не все ли равно! — вновь на полголовы вперед вырвался Соколовский. — Важно, что вы тут, среди нас, а как вы здесь очутились, каждый пусть представит себе по-своему. Я, например, готов поверить, что вы приехали в почтовом дилижансе. Или в карете, запряженной цугом…

— Наташа приехала в новом «Москвиче» лимонного цвета. — Саня уже стоял у окна и смотрел на изгородь возле просыхающей дороги, на щегольской городской автомобиль, забрызганный жирной осенней грязью, и широкоплечего парня в темных больших очках, протирающего ветровое стекло.

— Верно. Меня привез один мой приятель, он едет на юг и согласился свернуть немножко в сторону.

— Совсем немножко! — присвистнул Князев. — Всего только километров триста наберется.

Наташа чуть раздраженно повела плечом.

— Какое это имеет значение: триста, четыреста, он мечтает участвовать в ралли и любит ездить по бездорожью. Вот ему прекрасный повод.

— А приехали вы… — методически продолжал Саня, сознательно подводя дело к развязке…

— К Мише Разинскому. Разве он не предупреждал вас?

Случилась почти театральная сцена, в постановке которой с особым тщанием добивались синхронности: все молчали и все смотрели друг на друга вопросительно, словно подозревая кого-то в лукавом сокрытии столь важных сведений.

— Вы знаете, Наташа, — серьезно сказал Отец, — он, по-видимому, не успел сказать нам об этом…

— Конечно, — чуть ли не закричал Соколовский, — он же хотел сделать нам сюрприз, это даже остроумно, я бы тоже никогда никому даже словом не выдал бы…

— Ну ты-то, положим, прожужжал бы нам все уши. — Тут Алик Гусев перешел на внезапную ошеломляющую простоту в обращении с женщинами, которая никогда его не подводила. — Наташа, ну чего ты волнуешься, в самой деле, не все ли равно — предупредил не предупредил.

— Да я и не волнуюсь вовсе. — Наташа и впрямь не выглядела обеспокоенной. — Я же знаю, у вас здесь полно работы, вы ведь, бедные, в своем свинарнике днями и ночами торчите.