Человек с большим будущим

Запах жареной рыбы, донесшийся снизу, из столовой, прервал мои размышления. На моих часах было двадцать минут девятого. Я подумал, не пропустить ли ужин и не заменить ли его парой стаканов виски. Бутылка «талискера» стояла на полу возле кровати, и там еще оставалось больше половины. Но от виски я впадал в сентиментальность, и никто не мог гарантировать, что я остановлюсь после второго стакана.

Поэтому я встал, надел рубашку, побрился и спустился в столовую. За длинным обеденным столом еще сидели несколько постояльцев. На дальнем конце стола восседал полковник в окружении преданных слушателей. Я принес свои извинения.

— Не беспокойтесь, капитан Уиндем, — сказала миссис Теббит, поднимаясь, чтобы меня обслужить. — Мы знаем, что вы человек занятой. Кроме того, еды для вас осталось достаточно.

Ей нравилось суетливо меня опекать. Ведь не каждый пансион может похвастаться тем, что среди его гостей есть служащий полиции! Большинству подобных заведений приходилось довольствоваться обычной чередой разъездных торговцев и дельцов, приехавших из внутренних районов страны. Она вывалила мне в тарелку порцию серой рыбы и еще более серых овощей, и я, поблагодарив, стал прикидывать, как лучше подступиться к этому ужину.

Напротив меня сидел огненноволосый ирландец по фамилии Бирн, с которым я познакомился за ужином накануне. Он был торговцем, работал на манчестерскую текстильную компанию и большую часть времени проводил, разъезжая по стране и продавая свой товар местным лавочникам. Судя по всему, эти две недели в Калькутте были для него самой важной частью года. По правую руку от меня расположился острый на язык джентльмен по фамилии Питерс, стряпчий из Патны. В Калькутту его привело дело, которое рассматривалось в Высоком суде. Оба гостя поприветствовали меня кивком головы и вернулись к своей беседе.

— Съездите туда, не пожалеете! — с жаром говорил Бирн. — Чайные плантации на много миль вокруг. Сколько видит глаз. — Он обернулся ко мне: — Капитан Уиндем, я тут как раз рассказываю Питерсу, что в пятницу еду в Ассам, на чайные плантации. Они там совсем не такие, как у нас в Дарджилинге. Понимаете, те, что в Ассаме, — они низинные, они находятся на берегах реки Брахмапутры, а не в горах.

Он снова повернулся к Питерсу, который как раз был занят тем, что пытался спрятать кусок рыбы в овощах у себя в тарелке.

— И еще одна удивительная вещь. — Бирн расплылся в улыбке. — Время! — Он демонстративно посмотрел на свои часы: — Здесь, в Калькутте, сейчас половина девятого. И ровно столько же в Бомбее, в Карачи и в Дели. Более того — и во всех городах в Ассаме тоже половина девятого. Но не на чайных плантациях! Нет, сэр! Знаете, который час там?

Судя по виду Питерса, ему это было безразлично.

— Половина десятого! — радостно воскликнул Бирн. — Представьте себе! На час больше, чем во всей стране. Это так и называется: время чайных плантаций.

— И как же это вышло, мистер Бирн? — поинтересовалась миссис Теббит, поднимаясь, чтобы положить еще один кусок рыбы в тарелку Питерса. Она считала себя внимательной хозяйкой в лучших лондонских традициях и заботилась о поддержании приятной беседы между гостями пансиона.

— Видите ли, миссис Теббит, — отвечал мистер Бирн, — все дело в световом дне. Как вы знаете, сборщики чая работают в поле с первого луча солнца и до заката. Но Ассам настолько далеко на востоке, что солнце поднимается там в четыре утра, когда в Калькутте еще темно, и садится примерно в половине пятого. А владельцам плантации это неудобно. Они не хотят, чтобы их работники вставали, когда формально еще середина ночи. Потому и переводят часы на час вперед.

Миссис Теббит повернулась ко мне:

— Что скажете, капитан?

Мне не было абсолютно никакого дела до времени на плантациях, но социальные нормы гласят, что отвечать честно в такой ситуации — дурной тон. Поэтому я проглотил то, что было у меня во рту, и дал более-менее, как мне казалось, удобоваримый ответ — и уж точно более удобоваримый, чем рыба, приготовленная миссис Теббит:

— Наверное, это разумное решение.

— Чушь! — фыркнул полковник с противоположного конца стола. — Мальчик мой, оно какое угодно, но только не разумное. Мягкотелое — вот оно какое. В мое время мы и в три часа ночи спокойно вставали, если нам приказывали. Главная беда сегодня — никакой дисциплины! Пропала страна, совсем пропала.

За столом воцарилась тишина. Бирн и Питерс кивали, но в знак согласия или просто чтобы этот старый дурак наконец замолчал, было непонятно. В любом случае, их поведение, безусловно, было разумным.