Человек с большим будущим

— А женщины и дети? — спросил я. — Если Сен решит не отвечать на ваш ультиматум, мы должны предложить остальным — всем, кто захочет, — беспрепятственно выйти из здания. Кстати, у них мы могли бы добыть какие-то сведения о расположении комнат. И узнать, правда ли там находится Сен.

Доусон посмотрел на меня долгим взглядом. Лицо его ничего не выражало, но он явно взвешивал варианты.

— Ладно, — решил он наконец, — поступим по-вашему.

Он окликнул сипая с рупором в руке, сидевшего на корточках под забором со стороны фасада. Солдат, припадая к земле, подбежал к нам. Доусон заговорил с ним на его родном языке. Сипай отдал честь и вернулся на позицию.

— Ну, начали, — распорядился Доусон.

Сипай обратился к тем, кто был в доме. Через громкоговоритель его голос звучал глухо. В ответ не донеслось ни звука. Подождав минуту, сипай повторил свою речь. В этот раз со стороны дома донесся звук выстрела. Пуля ударила в забор недалеко от сипая, и кирпич разлетелся фонтаном осколков и пыли.

— Вот вам и ответ, — заметил Доусон.

Он окликнул субедара и приказал открыть огонь. В тот же миг солдаты, расставленные вокруг здания, выстрелили залпом. Куски штукатурки и дерева брызнули по всему фасаду. Засевшие в здании ответили встречным огнем. Пули отскакивали от стен и автомобилей.

По кивку Доусона сипаи попытались взять здание штурмом. Любой фронтовик сказал бы, что это ошибка, что врага нужно сперва вымотать и только потом идти в лобовую атаку. Но Доусону не довелось побывать в окопах, а его люди отличались самонадеянностью. Через несколько секунд два сипая уже попали под пули: один остался лежать на земле, крича от боли, другому повезло умереть на месте. Остальные отступили в относительно безопасную зону за очерченный забором периметр.

— Этому не будет конца, пока мы не перебьем их всех до единого, — вздохнул Доусон.

— Будем надеяться, что патроны у них закончатся раньше, — ответил я.

Доусон сухо усмехнулся:

— Если и закончатся, последние пули они сохранят для себя.

Тут вернулся Банерджи, бегавший звонить лорду Таггерту, и устроился рядом со мной в засаде. Стрельба стихла. Террористы экономили патроны и стреляли, только когда замечали движение с нашей стороны. Крики раненого сипая перешли в жалобные вопли. Языка я не понимал, но это было и не нужно. Смертельно раненный человек, крича, всегда обращается к кому-то из двоих — или к матери, или к богу. Товарищи попытались до него добраться, но выстрелы из здания заставили их отступить. Потом он смолк. Я понял, что эта смерть станет точкой невозврата. Его товарищи жаждут мести, и пленные им не нужны. Если я хочу получить Сена живым, дело надо брать в свои руки.

Я оставил Доусона в засаде и вместе с Дигби и Банерджи отправился на разведку вдоль периметра. Солдаты Доусона занимали позиции за забором вокруг дома — с фасада и по бокам. Сзади находился широкий ров, наполненный водой. В тыльной стене дома было всего два окна, оба закрытые ставнями. Из этих окон никто не стрелял, и Доусон расположил на противоположном краю рва всего нескольких солдат, чтобы отрезать этот путь отступления. Солдаты лежали в траве, держа окна на прицеле.

Я лег на живот и медленно пополз к краю рва. Дигби и Банерджи последовали за мной. От застоявшейся воды разило какой-то невыносимой дрянью. Один из солдат на противоположном берегу заметил нас и поднял винтовку, но тут же опустил ее, сообразив, что целится в полицейских-сахибов. Мы соскользнули в теплую стоячую воду и перебрались на другую сторону. Там я жестом приказал своим товарищам расположиться рядом с солдатами, стерегущими окна, позаимствовал у Банерджи штык, вернулся ко рву и двинулся в обратном направлении, стараясь оказаться прямо под одним из окон. Встав на небольшой выступ в стене рва, я немного выждал. Казалось, наступило затишье. Вероятно, Доусон пересматривал стратегию. Несколько минут спустя со стороны фасада вновь загремели выстрелы. Судя по звуку, сипаи готовились к новой атаке. До окна над моей головой было около восьми футов. Из дома донеслись обрывки разговора на чужом языке, приглушенный вскрик, а затем — отрывистые яростные вопли. Сердце мое билось как безумное. Сейчас или никогда.

Перехватив штык Банерджи поудобнее, я воткнул его в стену дома. Прочное острое лезвие легко прошло сквозь штукатурку и крепко засело в кирпичной кладке. Держась за штык одной рукой, другой я нащупал опору и подтянулся. Потом вытащил штык из стены и вонзил его снова, на этот раз выше. Убедившись, что он держит мой вес, потянулся к оконной раме. В этот момент один из ставней распахнулся. В лунном свете блеснул металл — ствол винтовки. Я вжался в стену. Из окна выглянула женщина, заметила меня и немедленно направила ствол в мою сторону. Я закрыл глаза. Я все равно ничего больше не мог сделать. Раздался выстрел…