В деревню мы въехали уже в темноте. Никакого знака, сообщающего, что мы на месте, нам не встретилось, но все было понятно и так. Дорогу перегораживала толпа деревенских жителей. Мужчины что-то кричали. Где-то поблизости рокотали моторы автомобилей. Мы устремились к центру событий, крестьяне бросились врассыпную. Фары выхватили из темноты облака пыли, поднятые в воздух совсем недавно. Из-за угла вырывалось сияние фонарей, и я велел водителю двигаться в том направлении. Там, в свете фар военного грузовика, шумела взбудораженная толпа. Раздавались сердитые выкрики в адрес невозмутимых сипаев, которые, взяв штыки наизготовку, перегораживали собравшимся путь. Мы подъехали к границе кордона. Сипаи разомкнули строй и пропустили нас внутрь. Удостоверений никто спрашивать не стал: вида двух сахибов в форме оказалось достаточно.
Мы притормозили рядом с двумя другими автомобилями. В нескольких ярдах от нас стоял и разговаривал с кучкой коллег полковник Доусон. Не выпуская трубку из руки, он указывал в сторону здания, возвышавшегося в некотором удалении. Я повернулся к Банерджи:
— Найдите ближайший дом с телефоном и передайте сообщение лорду Таггерту. Доложите обстановку и оставьте ему наши координаты.
Сержант отдал честь и поспешил в направлении опор телефонной линии. Мы с Дигби пошли к Доусону. Вдруг из темноты вылетела бутылка и разбилась у ног одного из солдат. Разлетевшиеся осколки вонзились ему в ногу. Солдат вскрикнул от боли и повернулся к своему командиру,
— Огонь! — крикнул субедар.
Гром ружейных выстрелов. Вопли, паника. Мужчины и женщины разбегаются, давя друг друга. Несколько минут — и кругом ни души. Деревня погрузилась в жутковатую тишину. Я ожидал увидеть десяток убитых и раненых, но, кажется, кроме нескольких деревенских, с трудом поднявшихся на ноги, никто не пострадал. Должно быть, сипаи в последний момент подняли винтовки и выстрелили поверх голов.
Воздух наполнил едкий запах кордита. Я вдруг снова оказался в 1915 году, и гром артиллерийских снарядов стоял у меня в ушах. Я с силой зажмурился, ожидая, что вот-вот на меня обрушится лавина песка и грязи, но ее не было. Вместо этого запах кордита сменился вдруг ароматом трубочного табака.
— Хорошо, что вы здесь, капитан.
Я открыл глаза и увидел полковника Доусона. Если он и удивился, встретив нас здесь, то мастерски это скрыл.
— Незаконное собрание, — объяснил полковник. — Мы имели полное право их перестрелять, но у нас есть дела поважнее.
Усилием воли я вернул себя к реальности.
— Сен?
Доусон кивнул:
— Мы нашли его.
Мне понравилась фраза «нашли его». Это значило, что его еще не арестовали. «Нашли» звучало лучше, чем «взяли». И уж куда лучше, чем «пристрелили».
— Где?
— Он прячется вон там. — Доусон указал трубкой в сторону дома неподалеку.
При свете луны я разглядел приземистую одноэтажную постройку с плоской крышей, с трех сторон обнесенную невысоким забором. Насколько я мог судить, четвертая стена подходила вплотную ко рву. Дом был погружен во тьму, двери заперты, окна прикрыты ставнями.
— Вы уверены, что он там?
— Почти наверняка. Один из наших людей видел, как он вошел. И не видел, чтобы кто-нибудь оттуда выходил. Не исключено, конечно, что он сбежал другим путем, прежде чем мы подтянули сюда людей, но это маловероятно. Дом окружен. — Доусон указал на несколько точек, где засели его солдаты. — Все пути отрезаны.
— С ним кто-нибудь есть?
— Мы полагаем, что с ним два или три сообщника.
— Они вооружены?
— Вне всяких сомнений.
— Ваши люди на позициях?
Он снова махнул трубкой:
— Вон последние из них как раз занимают позиции. Вы приехали, когда мы собирались предъявить ему ультиматум.
— В доме есть мирные жители?
— А кого вы считаете мирными, капитан? Потому что, на мой взгляд, каждый, кто находится в этом здании, укрывает террориста.