— Могу я попросить воды? — спросил он слабым шепотом.
Я кивнул охраннику. Тот вышел из камеры и вернулся с кувшином и облупленной эмалированной кружкой. Врач помог Сену сесть и, забрав у охранника кружку, бережно поднес к его губам. Пленник сделал несколько мелких глотков и поблагодарил нас кивком.
— Вы не могли бы мне сказать, где я? — прошептал он.
— В камере на Лал-базаре, — ответил я.
— Значит, это не Форт-Уильям? Жаль. Всегда хотел увидеть его изнутри.
Сен усмехнулся и зашелся кашлем. Врач бросился к нему на помощь.
— Не беспокойтесь, — сказал я Сену. — Весьма вероятно, что скоро вам представится такая возможность.
Врач сердито взглянул на меня:
— Пациент сейчас явно не в состоянии отвечать на вопросы. Я прошу вас уйти.
На меня произвела впечатление его решительность, но человек, которого он защищал, был террористом, причем террористом-индийцем. Его ждала казнь за убийство англичанина. Сама мысль, что врач может помешать мне его допросить, казалась абсурдной. Но, так или иначе, я не хотел проводить допрос без Дигби и Несокрушима, а потому решил не пререкаться с врачом.
— Пусть отдохнет еще несколько часов, доктор, но все же я с ним поговорю нынче утром.
Я вышел из камеры. Банерджи на скамейке уже не было, но пока я стоял в коридоре, он появился снова — с мокрыми волосами, явно умывшийся, однако по-прежнему в одном исподнем.
— Сегодня без формы, Несокрушим? — спросил я.
Он мог задать мне тот же вопрос, но вместо этого застыл на месте. Вода с мокрых волос капала на майку.
— Прошу прощения, сэр, — пробормотал он. — Я умывался.
— Вы провели здесь всю ночь?
— Да, сэр. Я решил, что так надежнее. На случай, если Сену станет хуже.
— Так вы теперь заделались врачом?
— Нет, сэр. Я имею в виду, что хотел быть рядом на тот случай, если произойдет что-нибудь неожиданное. Вы сами говорили, как важно его поскорее допросить.
— Хорошо. Я бы не хотел, чтобы вы проявляли излишнюю заботу о заключенном. А то посмотреть, как с ним носится врач там, в камере, не говоря уже о медицинском персонале вчера в больнице, — и можно подумать, что мы поймали не террориста, а далай-ламу. Думаю, не нужно вам напоминать, что этот человек, скорее всего, убил чиновника-британца, и это далеко не единственное его преступление?
Банерджи обескураженно моргнул:
— Нет, сэр.
С моей стороны это было жестоко и, как я быстро понял, несправедливо. Я вовсе не собирался давать сержанту нагоняй, просто я чертовски устал. С ночи, проведенной в опиумном притоне, мне так и не удалось толком поспать, и недосып сказывался на настроении. А тут еще ранение.
Кстати, о ранении.
— Сержант, помните, я вчера лез по стене дома? А сообщница Сена хотела выстрелить в меня из окна?
— Да, сэр.
— Кто застрелил ее, вы или Дигби?
Несокрушим повертел в пальцах шнур, висевший у него на плече.
— Я, сэр. Ведь у меня была винтовка. Не сомневаюсь, что младший инспектор поступил бы так же, но у него был только пистолет, а из пистолета так точно не выстрелить.
— Что ж, — сказал я, — похвально, что вы были усердны на тренировках. Но сейчас отдохните. У нас есть несколько часов до допроса Сена.
Мне было неловко. Сержант спас мне жизнь, но почему-то я не мог поблагодарить его. В Индии так всегда. Англичанину сложно заставить себя поблагодарить индийца. Нет, конечно, довольно просто сказать индийцу «спасибо» за мелкую бытовую услугу — например, за поданную выпивку или почищенные ботинки, но за нечто более существенное — например, за спасение твоей жизни — благодарность будто застревает в горле. От этой мысли во рту возникла неприятная горечь.
Я устало поднялся по лестнице в свой кабинет и рухнул на стул. Боль усиливалась. Достав пузырек с морфием, я повертел его в руках и взвесил все минусы. Плечо болело нещадно, но мне требовалась ясная голова. Конечно, Лал-базар — это не Скотланд-Ярд, но даже здесь, вероятно, не принято допрашивать подозреваемых, будучи под действием наркотиков. Нехотя я сунул пузырек обратно в карман и позвонил Дэниелсу, чтобы договориться о встрече с комиссаром. Секретарь взял трубку со второго гудка и вел себя так любезно и предупредительно, что я засомневался, не ошибся ли номером.
— Лорд Таггерт прибудет к восьми, капитан Уиндем. Я занес встречу в его ежедневник и сообщу вам, как только он будет готов.
Я поблагодарил и повесил трубку. Мои акции росли. Как видно, до секретаря дошли новости о ночном аресте. Я позволил себе усмехнуться. Если нам повезет, мы получим от Сена признание и я смогу закрыть дело. Впрочем, даже если наш подопечный откажется признавать вину, то показаний осведомителя Дигби в совокупности с сопротивлением при задержании хватит, чтобы предъявить ему обвинение. Для английского суда присяжных этого, пожалуй, маловато, но, согласно Закону Роулетта, подобный суд и не требовался. Террористам вроде Сена полагалось почувствовать на собственной шкуре всю мощь британского правосудия. Стань я искать неопровержимые доказательства его вины, это только все усложнило бы.