Человек с бриллиантовой рукой. К 100-летию Леонида Гайдая

Фильм получился очень смешным и всем очень понравился, включая Ромма и Пырьева. Не понравился он лишь министру культуры Михайлову, который окончил четыре класса церковно-приходской школы, учился на рабфаке, потом, будучи заведующим сектором печати Пролетарского райкома партии Москвы, окончил три курса факультета журналистики МГУ, но так и остался малограмотным. Министр культуры, он не мог даже выговорить слово «кинематография», которой руководил, и употреблял изобретенный им термин «кимография». Главным в кино Михайлов считал соответствие партийным установкам и идеологическое рвение. Это о нем была поговорка: «Бояться надо не министра культуры, а культуры министра». Узнав, что Гайдай одним из своих учителей считал Барнета, Михайлов, считавший своим учителем сталинского идеолога, мерзавца и негодяя Андрея Жданова, вспомнил, как тот обзывал творчество Барнета зубоскальством и злопыхательством. После просмотра фильма Гайдая «Жених с того света», где весь зрительный зал хохотал, Михайлов грозно спросил: «Вы член партии?», на что Гайдай ответил: «Да. Вступил на фронте».

Михайлов подтвердил свои худшие опасения – фронтовики были свободнее тех, кто сидел в тылу и выжимал из народа последнее. «Вы мне положите партбилет за этот пасквиль на советскую действительность».

На этом разговор был окончен. Гайдаю объявили строгий выговор и запретили снимать кино. Фильм сократили вдвое, перемонтировали, частично пересняли и переозвучили. Многие эпизоды и прекрасные актеры, блестяще сыгравшие свои роли, исчезли вовсе. Изуродованную картину все же выпустили в прокат под названием «Жених с того света». Гайдай страшно переживал. Именно в это время он заболел туберкулезом легких. От исключения из партии Гайдая спас Пырьев, который ему симпатизировал. Он собрал на Мосфильме конференцию кинокритиков и журналистов и поставил вопрос: «Нужна ли в СССР эксцентрическая комедия?». Зал вяло отвечал на вопрос, и тогда Пырьев запер двери и заявил, что никто не выйдет отсюда, пока четко и ясно не ответит на его вопрос. Все знали, каков бывает Пырьев в ярости, и быстро написали положительные ответы. Это спасло молодого режиссера. И снова Гайдая выручил Пырьев. Он вызвал Леонида в свой кабинет, сказал: «Тебя спасет только одно – историко-революционный фильм». И положил перед ним давно купленный студией сценарий Александра Галича по его же пьесе «Пароход зовут „Орленок“». Пьеса писалась в середине 1950‐х годов.

Сюжет был таков: в 1919 году красногвардейцы на паровом буксире сражались с белыми. Потом буксир возил грузы по Волге, а во время войны перевозил детей и раненых из осажденного Сталинграда. Теперь он стоял на приколе в затоне, ожидая пока его порежут на металлолом. Но пионеры вместе с детским врачом тайно устроили там музей революции. В это время комсомольцы везут подарки строителям гидроэлектростанции, их машина ломается, и единственной возможностью добраться на праздник вовремя становится этот буксир. Пионеры и комсомольцы при поддержке партийных работников восстанавливают его и отправляются в плавание. Пьеса ничем не напоминает того Галича, который получил известность в 1960‐х годах как автор сатирических песен, но отражает его громкий успех в качестве драматурга, чьи пьесы, такие как «Город на заре» и «Вас вызывает Таймыр», с аншлагами шли в театрах в 1940–1950‐е годы.

Гайдай от безысходности взялся за чуждую ему тему и трудился над фильмом с полной отдачей. Картина понравилась начальству. Гайдая вновь вернули в стан кинорежиссеров, но сам Леонид Иович получил от переживаний язву желудка и никогда не упоминал «Трижды воскресшего» в числе своих работ. После сдачи фильма он уехал в Глазково к родителям. По воспоминаниям Нины Гребешковой:

После каждой картины Леня рвался сюда, во-первых к родителям, а во-вторых, чтобы залезть на чердак и почитать то, что было у него в юности, эти старинные журналы… И вот однажды, в очередной приезд, спускается он оттуда и говорит: «Нинок, я написал сценарий. Вот давай я тебе почитаю». Сценарий был «Пес Барбос и необычный кросс». И вот, он мне читает: «пес Барбос – два метра, Бывалый, повернулся, отвернулся» – все по полтора, два метра – и говорит: «правда, смешно?» А я, чтобы его поддержать, говорю: «Да, Леня, смешно». Но, в общем, веры в то, что это смешно, у меня не было. Но у нас были такие отношения, что мне его всегда хотелось поддержать.