– Вот и я не знаю, – сказал Миловидов. – А решать надо. Причем не откладывая. Там, – он указал куда-то за спину, – торопят. Да и взрывники народ ненадежный. Того и гляди сорвутся с крючка. Так что давай решать.
– Их – трое, – бесстрастно произнес Гепп. – Две женщины и мужчина. Женщин я бы в расчет не брал.
– Почему?
– Потому что они – женщины, – Иван с некоторым недоумением глянул на Георгия. – С детьми. Разве пойдет женщина, у которой дети, на такое?
– Наверно, ты прав, – согласился Георгий. – Так что же, остается единственная кандидатура? Этот контуженый приблатненный фронтовик?
– Интересно знать, откуда он взялся на складе? – проворчал Гепп. – Почему не в забое?
– Потому что инвалид по ранению, – сказал Георгий. – Я видел его личную карточку. Там написано – инвалид. Комиссован по ранению. Какой из него забойщик?
– И давно он на складе? – спросил Гепп.
– Недавно, – ответил Миловидов. – Всего лишь третья смена.
– И вместо кого он пристроился?
– До него там работала одна женщина. Но она заболела. Лежит в больнице.
– Ты точно знаешь, что лежит?
– Да. Я проверял. У нее что-то с сердцем. Причем, говорят, дело серьезное.
– Ну-ну… – проворчал Гепп.
– Мне кажется, ты напрасно сомневаешься, – сказал Георгий. – Этот фронтовичок – кандидатура для нашего дела очень даже подходящая. Ты рассуди сам. Во-первых, из блатных. А значит, с претензиями к советской власти. У кого из блатных их нет? Да ты это знаешь лучше моего. У тебя их на участке половина. Во-вторых, мне показалось, что он человек легкомысленный. Болтун… А раз болтун, значит, не очень умный. Умные не мелют языком. А этот не умолкает. В-третьих, он неопытный в своем деле. Всего лишь третью смену на складе. Значит, по неопытности может сосчитать или взвесить что-нибудь не так. То есть допустить на складе недостаток взрывчатки. Бывали такие случаи, я знаю. А недостача – дело подсудное. Тут особо разбираться не будут. Не хватает взрывчатки – отвечай. Вот на этом-то и можно сыграть. Устроить, так сказать, искусственную недостачу.
– Ты так уверен…
– Да не уверен я! – нервно произнес Георгий. – Просто у нас нет другого выбора. И потом: удалось же тебе завербовать тех двух блатных. Чем же этот хуже?
– Так-то оно так…
– Вот и действуй.
– И все-таки я сомневаюсь, – с недоверием произнес Гепп.
– В чем именно?
– Во всем.
– Ни в чем не сомневаются одни дураки, – сказал Миловидов. – А мы люди разумные. Значит, должны сомневаться. А кроме того, здесь присутствует еще один момент, о котором я тебе не говорил. А сейчас скажу. Мы с тобой не какая-нибудь самодеятельность. За нами стоят другие люди, и очень серьезные люди…
– Об этом я давно догадался, – сказал Гепп. – Зачем ты мне это говоришь?
– А затем, что, если мы с тобой не выполним задание, они нас ликвидируют. Зачем им нужны неумехи, которые к тому же еще и много знают? Так что сам должен понимать: либо мы успешно выполняем задание, и тогда наша жизнь потечет как по маслу, либо… Выбора у нас нет.
– У меня уже давно нет никакого выбора, – угрюмо произнес Иван.
– Вот и действуй, – подытожил Георгий. – И тогда-то выбор появится.
Гепп подкараулил Федора утром следующего дня, когда Федор закончил смену, вышел из шахты и не спеша направился домой – то есть на конспиративную квартиру, где он временно проживал.
– Привет, – сказал Иван, подходя к Федору.
– И тебе не хворать, дядя, – развязно ответил Горюнов. – А только ты больше не заходи ко мне со спины. И вообще ни к кому не заходи со спины. Нехорошее это дело – заходить со спины. Тот, у кого чистые намерения, со спины не заходит. Ты это, дядя, учти. Повторять не буду. Ну, чего тебе надо?
– Хочу с тобой поговорить, – сказал Гепп.
– Об этом я догадался еще вчера! – хмыкнул Федор. – Не зря же ты меня пас у склада почти половину дня! А что ж не поговорил вчера?
– Вчера было неудобно.
– А сегодня, значит, удобно? Ну валяй…
– Живешь-то где? – спросил Гепп.
– Так, снимаю уголок у одной милой старушки, – беспечным тоном сказал Федор. – Надо же где-нибудь приткнуться инвалиду войны. От власти разве дождешься жилья? Да ты для чего спрашиваешь? Никак хочешь напроситься в гости? Так ведь не приглашу. И знаешь почему? Потому что ты мне не знаком. Кто тебя ведает? Может, ты человечишко беззлобный, а может, и двусмысленный… Так что не взыщи.
– Один живешь или с кем-то? – не обращая внимания на предыдущие слова Федора, спросил Иван.
– И все-то тебе надо знать! – поморщился Федор. – Спрашивается, зачем?
– А затем, – спокойным, почти равнодушным тоном произнес Гепп, – что садиться в тюрьму, когда ты один, все же лучше. И даже идти под расстрел. Никого не оставляешь сиротой, ни о ком не болит душа…
– Что-то я тебя, дядя, не пойму, – ухмыльнулся Горюнов. – Вот к чему такие твои разговоры? Бывал я там, в родимом доме. Он хоть и родимый, но ты знаешь, отчего-то больше мне туда не хочется. Скучно там! А что касаемо расстрельных дел, то о таких предметах, дядюшка, в приличных местах вслух не говорят. Тут, знаешь ли, нужны основания, чтобы такое-то говорить.
– Так я об основаниях и говорю, – сказал Гепп.