Человек с двумя жизнями. 33 мистические, бьющие в самое сердце, истории о войне

Зрелище оказалось зловещим во всех отношениях. Пожар уничтожил все живое. На каждом шагу я по лодыжку проваливался в пепел. Раньше на том месте находился густой подлесок. Все молодые деревья скосило пулями, листва на верхушках сгорела дотла, остались лишь почерневшие пни. Смерть собрала обильную жатву в тех зарослях, а огонь тщательно очистил поле. Вдоль линии, которая находилась не на самом дне оврага, но была равноудалена от краев с обеих сторон, лежали трупы, наполовину покрытые пеплом; судя по позам некоторых, смерть настигла их внезапно, когда в них попадали пули. Но на многих лицах застыло выражение мучительной, страшной боли – они сгорели заживо. От их одежды ничего не осталось; волосы и бороды сгорели полностью. Даже ногти обгорели – дождь пошел слишком поздно и не спас их. В зависимости от степени, в какой они обгорели, лица их раздулись и почернели или пожелтели и усохли. Скрюченные руки напоминали птичьи лапы, а на лицах играли жуткие ухмылки. Брр! Не могу без содрогания вспоминать тех храбрых джентльменов, которые получили то, на что напрашивались.

XI

В три часа пополудни дождь шел по-прежнему. В течение пятнадцати часов мы вымокли до костей. Замерзшие, сонные, голодные и разочарованные, испытывавшие глубокое отвращение к выпавшим на их долю страданиям, солдаты моего полка тем не менее не теряли упорства. Конечно, всеми овладело уныние. Среди деревьев плыли сизые полосы порохового дыма; они застывали на фоне горных склонов и развеивались от дождя, наполняя воздух странным едким запахом, который уже не вселял в нас мужества. Справа и слева на много миль по-прежнему хрипло грохотал бой. Грохот то усиливался, то стихал вдали. И то и другое больше не привлекало нашего внимания.

Нас снова разместили за пушками, но даже артиллерия, наша и вражеская, как будто устала от противоборства. Орудия стреляли друг в друга нечасто и словно нехотя. Правый фланг нашего полка расположился клином чуть позади поля. Рядом находилась другая, резервная дивизия. Чуть поодаль разместили остатки еще одной бригады. Опушка леса, окаймлявшая противоположный край поля, тянулась прямо, как стена, от правого фланга моего полка бог знает до какого полка противника. Вдруг из той стены, не более чем в двухстах ярдах от нас, вышла цепь солдат в серых мундирах с ружьями наперевес. Чуть дальше за ними, ярдов через пятьдесят, шла еще одна цепь, вдвое реже; за второй цепью с уверенным видом шагал один человек! Наступление такой горстки против целой армии тогда казалось мне неописуемо нелепым, хотя их левый фланг был прикрыт лесом. Сейчас я думаю о происходившем иначе. На нас двинулись три пехотные цепи; длина каждой составляла около мили. Наши канониры быстро прицелились и осыпали наступавших градом шрапнели. В атаку пошла пехота. Наши полки, находясь под угрозой, встали стеной, выставив вперед ружья. Штыки они оставили в ножнах. Правый фланг моего полка отвели немного назад; нам предстояло встретить фланг нападавших. Остатки разбитой бригады в арьергарде сомкнули ряды.

И вот грянула буря. Из леса словно вырвалось огромное серое облако и бросилось на наши батальоны. Сражение началось с оглушительного треска, от которого, наверное, деревья сбросили листья. Нападавшие ненадолго останавливались, склонившись над убитыми, и снова устремлялись вперед. В дыму блестели их штыки. Миг – и неподвижные синие ряды будут проткнуты штыками. Почему они стоят? Почему не примкнули штыки? Может, собственный залп оглушил и парализовал их? Их бездействие сводило с ума! Еще один громкий залп – выстрелил арьергард! И вот серая масса попятилась, открыв беспорядочную стрельбу. Свинец одерживает победу над сталью, посредственность – над героизмом. Находятся, правда, те, которые утверждают, что иногда бывает и по-другому.

Все, о чем я пишу, заняло лишь минуту времени. Второй ряд конфедератов залег и открыл огонь. Строй синих мундиров нарушился и рассыпался; казалось, солдаты Союза лишились силы духа. Для решающего удара вперед вывели наш резервный полк. Мы побежали. Странно было смотреть на то, как они стреляют – совершенно беззвучно. Грохот вокруг был таким, что человеческое ухо его уже не воспринимало. В пятидесяти шагах от нас разыгралась жуткая сцена; но мы замерли, словно вросли в землю. Сзади подскакал наш командир, махнул рукой, словно показывая: «После вас!» – и мы, почти беззвучно крича «Ура!» бросились в бой. И снова первый ряд серых расступился, и снова из укрытия вышел третий ряд. Выставив штыки, они бросились вперед по грудам убитых и раненых. Никогда еще не видели мы столь явного доказательства важности численного превосходства! На площади в триста ярдов на пятьдесят сражались не менее шести полков. После первой атаки выход каждого нового полка, если бы его немедленно не отбивали, мог бы изменить исход сражения.