Как так получилось, что она в своих снах видела город, о существовании которого ранее даже не подозревала?
Вдруг кольнула шальная мысль: –
Мариэтта кинулась.
Дорога вильнула, она вместе с ней.
Замерла.
Вот храм. Вот камень.
Но его нет.
Словно в ответ её мыслям, поднялся легкий ветер, взбил волосы.
Она развернулась так резко, что голова закружилась. Но, конечно же, никого не было. Здесь нет никого, кроме них. Пустота, тишина. Где-то ухнула сова.
Подошёл Эндрю.
– Ты в порядке?
Она уже успела забыть о нём! «
– Страшно? – спросил Эндрю.
Мариэтта кивнула.
– Ничего! – Эндрю старался говорить как можно бодрее. На самом-то деле пустота города и на него действовала угнетающе. – Дома здесь каменные, наверняка найдем что-нибудь более или менее целое…
Огляделся.
– Насколько я могу судить, вон там есть озеро, – он махнул рукой. – Нужно держаться поближе к воде. Идём!
И они пошли.
* * *
Только ближе к ночи отыскали дом, более или менее пригодный для жилья. Небольшое каменное здание: на первом этаже – зал и кухня, на втором – три комнаты. Росшее посреди зала дерево успешно заменяло крышу.
Уставшие долгим днем, Эндрю и Мариэтта поужинали хлебом с сыром, запивая водой из фляг. После уснули, закутавшись в плащи и тесно прижавшись друг к другу.
Утром, после скудного завтрака, Эндрю отправился на охоту. Мариэтта осталась – нужно ведь навести хоть какой-то порядок! К счастью, позади дома нашла колодец с водой, ведро – натаскала воды. Впрочем, наличие ведра показалось странным. Даже огляделась вокруг. Никого. И оставить его здесь некому. А ведь ведро новое! Волшебство какое-то!
После Мариэтта разобрала нехитрые пожитки. Повздыхав, разодрала на тряпки одно платьев, принялась за уборку. К тому времени, когда вернулся Эндрю с двумя кроликами, кухня имела вполне жилой вид.
Следующие несколько недель они жили по следующему расписанию. Утром Эндрю уходил на охоту, после обеда занимался починкой дома. Мариэтта хозяйничала. И играла в весьма странную игру, которую она называла: «Найди предмет». Суть заключалась в поисках вещей, пригодных в хозяйстве.
Она никогда не знала, что удастся найти в этот раз. Это могла быть посуда – чашки, тарелки, кастрюля. Или же соль, сахар, чай, перец. А когда Эндрю вернулся с охоты с порванной рубашкой, точно так же нашлись иглы, ножницы и целая коробка с нитками.
Первое время это пугало. Но брала. Куда деваться? Посуда нужна? Нужна. Соль нужна? Нужна. А сахар? Интересно только, откуда это всё берется? Впрочем, Эндрю быстро её успокоил:
– Это же заговоренный город! Здесь всякое возможно.
А потом добавил:
– Будь осторожна!
Он-то сразу понял, чьи это на самом-то деле дары, но промолчал.
* * *
…Он стоял на берегу озера, того самого, что неподалеку от Города Мастеров, смотрел на тонувшее солнце. Золотистые волосы теребил ветер.
– Никогда не думал, что окажусь здесь. – Даже не повернулся.
Мариэтта топталась позади. «
– Почему ты молчишь? – Бросил ей взгляд через плечо.
– Я хотела тебя увидеть, – решилась сказать она.
– А я нет.
Он резко развернулся.
– Какого чёрта, сударыня! С чего это вы взяли, что имеет право дергать меня лишь потому, что вам, видите ли, захотелось меня увидеть!
Подошел к ней.
– Почему я позволяю тебе это делать?
Зашагал прочь. Бросил через плечо:
– Ты уже сделала свой выбор.
Мариэтта кинулась за ним.
– У тебя был не кто-нибудь, у тебя был я! – кричал он на ходу, размахивая руками, при этом рукава шелковой рубашки пузырились на ветру, как будто крылья гигантской птицы. – Я!! – Ударил себя кулаком в грудь. – А что выбрала ты? – Резко повернулся, ткнул в неё пальцем. – Этот город, этого идиота, не способного даже рассказать тебе о простых вещах! И, наконец, ты выбрала… – Он скривился.
Мариэтта похолодела.
Дернулась к нему, схватила за руки. Закричала:
– Презираешь меня, да? Презираешь!! Думаешь, это я выбрала, да?! Да! Это они меня выбрали! Да… да… – Глаза её позеленели, рот скривился. Мариэтта задыхалась.
– Они со мной такое делали, – едва шевеля губами, вымолвила она, – что я… я просто…
Умолкла. Замерла, закрыв глаза, изо всех сил стиснув пальцами его ладони. Дыхание с её губ срывалось со свистом.
Джарет молчал. Он боролся с желанием прижать её к груди – гордость не позволяла. Это он должен бросать,