ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

Хмурым ноябрьским утром первый батальон Богодуховского полка заявил командиру:

— Забивают нас муштрой, оскорбляют... Харчи нищенские, да и те воруют каптенармусы! Отпустите по домам.

Солдат еле утихомирили обещаниями. Но когда разнеслась весть, что лейтенант Шмидт возглавил севастопольское восстание матросов, в гарнизоне стал назревать мятеж.

В середине ноября одна из рот Луцкого полка отказалась идти в караулы по охране города. Что они — жандармы или полицейские?

— Призвали воевать с японцем, а гоните против рабочих?

Тогда в частях спешно огласили приказ генерал-губернатора:

«Войскам гарнизона считать себя стоящими на передовых позициях, лицом к лицу с неприятелем».

Брожение в войсках нарастало.

Федор собрал комитет с представителями воинских частей.

— Обстановка в городе чревата взрывом, но готовы ли мы взять в свои руки власть? Давайте организуем вооруженную демонстрацию рабочих и солдат! Что скажете?

— Я — за! — тряхнул Александр Корнеев огненной шевелюрой. — Дружинники только того и ждут.

— Смахивает на авантюру, — поежился Авилов. — Рановато...

— Ночевал сегодня у своего друга меньшевика Ангарского? — близоруко сощурился Мерцалов и пискливо передразнил кого-то: — «Одно дело — разъяснить массам вероятный ход развития революции, а другое — призывать их к восстанию...»

— И верно, что тянуть, Пал Палыч? — сказал Саша Васильев.

Его поддержали Дима Бассалыго, Бронислав Куридас и Пальчевский — комендант революционной Сабурки.

— Этак проспим царствие небесное! — воскликнул Дима.

— Пора выступить. Чего ждем? Меньшевики всё плачутся, а от слез только порох сыреет, — заключил Куридас.

— Ваше слово, представители полков, — сказал Артем.

Вскочил горбоносый смуглый фельдфебель Одишария:

— Наш полк подымется, только время назначь, дорогой!

Вольноопределяющийся Мешков, румяный весельчак, любимец

Богодуховского полка, поддержал пылкого грузина:

— Верно, братцы. Мы его величеству не слуги и не псари, а рабочим — братья. Выступим!

— От Лебединского полка кто-нибудь есть? — спросил Федор.

— Так точно! — щелкнул каблуками белобрысый Клочко. — Ждемо наказу. Хай недолюдки трясуться!

— Раз такое единодушие — я присоединяюсь, — сказал Авилов.— А с меньшевиками опять врозь?

— Черт с ними! — рассердился Федор. — Трусы они, перед буржуями пресмыкаются. А может, передумают, увидев нашу демонстрацию?

В ночь на 23 ноября офицеры Старобельского полка заметили в казармах неладное: солдаты легли спать в сапогах.

— Вста-ать! Что за безобразие?

— Не обессудьте, ваше благородие... Выходил за нуждой, а раздеться не успел. Вдруг снова схватит живот?

Ответ дерзкий. Однако зная настроение солдат, офицеры не решились их наказать. Всем мерещился призрак «Потемкина», севастопольский бунт матросов под руководством лейтенанта Шмидта.

На рассвете басовито и тревожно заревел «отец» — паровозостроительный. Сигнал всем заводам и фабрикам.

Одишария, фельдфебель старобельцев, скомандовал:

— Ра-азобрать ружья из пирамид! Строиться на плацу!

Барабанщики дробно заиграли сбор, и старобельцы выбежали из спален. Вскоре они уже маршировали на Змиевскую, в казармы второго полуполка. Оркестр гремел «Марсельезу», а сбоку бежали офицеры:

— Не губите себя и нас! Остановитесь, братцы!

Но «братцы» двигались несокрушимой лавиной.

На Змиевской происходило то же самое. Освободив сидевших на гауптвахте товарищей, третий и четвертый батальоны примкнули к колонне. Теперь в казармы Лебединского полка, на Старо-Московскую!

— Открывай ворота! С праздничком вас!

С оркестром вышли и лебединцы. Над ними красный стяг на древке полкового знамени. Одишария зычно скомандовал:

— По-олк — под знамя! Смирна-а! — И, чуть помедлив, выкрикнул властно, как полковник Гоштовт, командир старобельцев: — Слушай — на кра-ул!

Батальоны взяли винтовки «на караул». Музыка грянула бодрый марш, и все зашагали на Конную площадь, к заводу Гельферих-Саде — месту сбора воинских частей и рабочих дружин. Мерно покачивались шеренги, отбивая шаг в такт глухим ударам полкового барабана.

Боевые дружины на площади у завода бурно приветствовали солдат. Вверх летели шапки, позади рабочих мелькали алые косынки.

Паровозостроителей привел Артем. Куртка подпоясана ремнем, на нем пистолет — подарок Куйбышева. На фуражке вместо кокарды кусочек ленточки из косы Дуни Забайрачной. Он горел как язычок огня.

Рядом с Федором — Саша Корнеев и Володя Кожемякин. Во главе гельфериховцев Саша Васильев, студент Дима Бассалыго и Петр Спесивцев. Дружинники разжились в казармах винтовками и шинелями.

Артем любовно осматривал дружины и солдатские батальоны.

«Дорогие мои! Да ведь это зародыш пролетарской армии! Ей суждено свергнуть ненавистное самодержавие. Сегодня счастливый день для каждого революционера — армия и рабочие вместе!»

После приветственной и зажигательной речи Артема манифестанты двинулись по Молочной.

К шествию примыкают все новые и новые люди. Под ногами путаются юркий Саня Трофимов, Федя-слесаренок и другие подростки. Нынче — связные подполья, а завтра — воины республики.