Человек с крестом

Фон Грудбах, не соблюдая обычной для него сдержанности, в категорической форме приказал эвакуироваться в двадцать четыре часа. Но в тоне коменданта чувствовалась какая-то неуверенность.

При разговоре с господином фон Брамелем-Штубе комендант рассказал, что ему кажется подозрительным отказ священника от предоставленной ему возможности уйти с германскими войсками.

Советник слушал, долго-молчал и ответил вопросом

— А стоит ли ему вообще эвакуироваться? Я, право, сам еще не решил. И потом… Не только я заинтересован в этом человеке. Нет, не могу вам сказать твердо, — и положил трубку.

Но ждать, когда позвонит фон Брамель-Штубе, было некогда: события торопили.

Этим и воспользовался Проханов. Он решил рискнуть. Проханов резко обернулся, рявкнул по-немецки на автоматчиков, чтоб они убирались вон. Потом подошел к коменданту и свистящим шепотом сказал на отличном немецком языке:

— Слушайте. Вы просто младенец, майор. Советую забыть меня, если вам дорога жизнь.

Лицо коменданта покрылось красными пятнами.

— О-о, ваше преосвященство… Я понимаю, но… понять не могу.

Проханов досадливо взмахнул рукой.

— И еще совет. Церковь пальцем не смейте трогать

— Хорошо, ваше преосвященство. Все будет сделано.

— Расклейте на ней охранные грамоты. И сейчас же!

— Будет исполнено.

— Не вздумайте подослать ко мне убийцу. Моя голова кое-где дорого ценится.

— Ваше преосвященство!

— Вот все, фон Грудбах. Желаю здравствовать.

— До свидания, почтеннейший… — обескураженный майор запнулся, но так и не смог уточнить для себя, кто же он есть на самом деле?

Наглая напористость выручила Проханова и на этот раз. В этом отношений ему было что вспомнить. Он давно убедился, что наглость, в меру преподнесенная, действует сногсшибательно.

Было у него и другое убеждение. Он считал, что предательство — оружие сильных и что умное предательство — тот же капитал, но тратить его необходимо лишь в крайних случаях. Посылая Делигова к партизанам, он дал себе клятву, что больше из этого капитала не истратит ни одной копейки. Все! Ему почти пятьдесят лет. Жить надо на своей земле, какая бы — эта земля ни была. Протоиерей, конечно, прав. Кто-кто, а отец Александр знал, почем фунт лиха, на себе испытал. Царствие ему небесное…

Взрывы следовали один за другим. Взлетели в воздух деревообделочный комбинат, здания госбанка, райисполкома, райкома партии.

А церковь стояла…

Стали учащаться пожары.

Проханов видел сам, как горело здание средней школы. Немецкие солдаты, перед тем как запалить ее, вынесли на улицу рояль. Перед ним уселся один из офицеров. Он заиграл марш, солдаты бросились врассыпную. Школа, заранее облитая бензином, вспыхнула как спичка.

А по улице неслись то робкие и нежные, то грозные, налитые силой звуки из творений неведомого ему композитора.

Проханову стало жутко. Зачем они жгут-то все? Это бессмысленно. Это не нужно.

Шатаясь как пьяный, он ушел. И давно уже скрылась улица с пылающей школой, а звуки рояля все звенели и звенели в ушах. И не было сил заглушить их.

— Что делается! Что делается!

Школа горела. А церковь стояла нетронутой. Руины остались от служебных зданий города. А церковь стояла…

…В разгар лета 1943 года Советская Армия с боем взяла город Петровск. Как только танковая колонна ворвалась на окраину города, раздались торжественные звуки набата. Но вскоре он сменился веселым перезвоном.

Церковные колокола не смолкали четыре часа подряд.

Бой еще на западной окраине не затих, а роты тесными колонками шли по улице.

Навстречу им двигалась толпа с иконами в руках. Во главе процессии шествовал седой как лунь священник с непокрытой головой.

Проханов поднял руку, и танк, который двигался впереди колонны, остановился. Долго Проханов что-то силился сказать, но вдруг разрыдался и рухнул в пыль перед танком на колени.

К священнику бросились со всех сторон. Его подняли, стали обнимать, целовать, а потом долго фотографировали.

Часть третья ДРУЗЬЯ, ТОВАРИЩИ, ВРАГИ…

Глава 1 Письмо Обрывкова

Первое время после освобождения города Проханов жил в смятении и страхе, хотя был уверен — никто ничего не знал наверняка; он боялся случайностей, ибо знал, что от случайности можно больше пострадать, чем от предвиденного и ожидаемого. Есть же мудрая народная поговорка: «Знал бы где упасть — соломки подостлал…»

По натуре Проханов не был трусом, но теперь он боялся. И как он ни храбрился, с каждым днем росло нетерпение: хоть бы скорее началось — знал бы, с кем и против чего бороться.

И вот она, первая ласточка…

Не выдержав постоянного напряжения и мучительного ожидания, Проханов решил покинуть город. В рекламном окне он повесил объявление: «Продается дом». Через несколько дней об этой продаже стало известно в райисполкоме.

— На каком основании? — удивились там. — Дом принадлежи? — городскому хозяйству

— Почему? — возражал Проханов. — Я его купил у частного лица. У меня имеются все-документы.

Священник доказал довольно легко, что дом — его собственность. Сохранилась и купчая, оформленная районной управой.