Человек с разрушенных холмов

– Какой-то пионер отыграл здесь вальс на скрипке. Ржавые ободья от колес фургона, мощные дубовые ступицы, разбросанные болты и обуглившиеся деревяшки. Не так уж много оставляет после себя человек.

Фуэнтес показал на кости.

– И мы с тобой также, амиго… когда-нибудь.

– Я как ирландец, Фуэнтес. Если бы знал, где умру, никогда бы не приблизился к этому месту.

– Умереть – ничто. Вот ты жив, и вот тебя уже нет. Одно лишь важно, чтобы перед концом ты смог сказать: «Я был мужчиной». – Мы двинулись дальше. – Жить по чести, амиго. Вот что имеет значение. Я – vaquero [3]. От меня ждут малого. Но сам я жду от себя многого. Что нужно мужчине? Немного еды, когда он голоден, и хотя бы раз в жизни —женщину, которая его любит. Ну и конечно, хороших лошадей, чтобы ездить.

– Ты забыл о двух вещах: лассо, которое не рвется, и револьвер, который не висит без дела, когда в тебя целятся.

Он усмехнулся:

– Ты слишком много хочешь, амиго. С таким лассо и таким револьвером можно жить вечно!

Мы принялись разыскивать скот. Я завернул нескольких животных, которые паслись поблизости, и начал сгонять их в кучу. Они бы и так не ушли слишком далеко, однако, когда мы вернемся сюда с большим стадом, их будет легче забрать.

Нам предстояла медленная и хлопотная работа: выгнать скот из каньонов и направить в сторону равнины.

Мы носились по пересеченной местности, где заросли меските чередовались с зарослями опунции. Некоторые экземпляры этого кактуса оказались такими большими, каких я никогда в жизни не видел.

Мне сразу захотелось иметь куртку из кожи или хотя бы плотной ткани. Фуэнтеса спасала куртка из оленьих шкур, поэтому ему было немного легче. Собирая скот, мы забрались в кустарник. Некоторые старые бодливые быки сновали в густых зарослях как черти и повиновались не лучше кугуаров.

Когда наконец нам удалось выгнать их из кустарника, они, сделав круг, стремительно рванули назад. Мы с Фуэнтесом ездили на хорошо объезженных лошадях, но и им пришлось потрудиться, заставляя скот двигаться.

У меня под рубашкой по груди и спине струился пот, кожа зудела от пыли. Стоило только остановиться, как тут же налетали оводы. Всю жизнь я имел дело со скотом, но эта работа казалась самой тяжелой.

Довольно часто в расселинах не оказывалось животных. Мы могли проехать до самого конца и ничего не обнаружить. В других попадались небольшие группы – пять-шесть коров, иногда чуть больше. К полудню мы погнали к равнине пятьдесят или шестьдесят голов, среди которых почти отсутствовал молодняк.

Солнце уже миновало полуденную отметку, когда Фуэнтес взобрался на возвышенность и помахал мне сомбреро. Замечательная шляпа. Я всегда восхищался мексиканскими сомбреро.

– Тут внизу тень и ручей, – указал он, когда я подъехал.

Мы свели лошадей по склону и оказались в низине между холмов. Там росли два огромных хлопковых дерева и несколько ив, а ниже по течению – множество меските.

Ручей оказался лишь струйкой воды, бьющей из-под скалы, возле которой собралась небольшая лужица, где могли пить лошади. Пробежав всего семьдесят ярдов, он исчезал под землей.

Спешившись, мы слегка ослабили сбруи и дали лошадям напиться. Потом напились сами. Вода неожиданно оказалась холодной и сладкой, а не солоноватой, как в большинстве источников и ям.

Надвинув на глаза шляпу, Фуэнтес разлегся в тени на поросшем травой склоне. Через несколько минут он внезапно сел и зажег окурок сигары.

– Ты заметил что-нибудь, амиго?

– Хочешь сказать, что маловато молодняка?

– Вот именно. Должны быть телята, годовалые, например. А нам совсем не попадались двухлетки и очень редко – трехлетки.

– Возможно, – заметил я преувеличенно серьезным тоном, – эти коровы, чтобы отелиться, перебираются к Бэлчу и Сэддлеру. А может, у них просто не было телят?

– Такое случается, – согласился Фуэнтес. Он уставился на огонек сигары. – Однако, сеньор, я почувствую себя несчастным, если мы обнаружим, что их коровы отелились двойнями.

Фуэнтес сходил еще раз к ручью напиться. Было очень жарко, даже здесь, в тени.

– Амиго, я что-то неожиданно проголодался. Хочу мяса. Тут попался отличный жирный бычок с тавром Бэлча и Сэддлера. И если мы…

– Нет.

– Нет?

– Может, именно этого они и дожидаются, Тони, чтобы потом заявить, что мы украли у них мясо. Возьми на заметку этого бычка и всех тех, у которых двойное тавро.

– А потом?

– Когда будем клеймить, сдерем шкуру. Прямо при свидетелях. Но сначала удостоверимся, что при этом достаточно свидетелей, которые все видят – вроде и случайно.

Фуэнтес уставился на меня:

– Ты намерен ободрать быка прямо перед Бэлчем? Ты и вправду собираешься так сделать?

– Ты или я… один обдирает, другой следит, чтобы никто не помешал этому.

– Он убьет тебя, амиго. Бэлч хорошо владеет револьвером. Я его знаю, у него есть люди, которые отлично стреляют, но лучше него – никто. Они этого не знают. Но я знаю. Он не станет палить, пока не появится острая необходимость, и он скорее предоставит другим сделать это вместо себя, но если понадобится…