Человек с рублем (ноябрь 2008)

А вообще настроение было вот какое. Около нас располагалась батарея, с которой мы были очень дружны, артиллерийская батарея. И там был такой молодой офицер, который всегда удивительно мягко обращался с солдатами. Вообще, разговоры о том, что офицеры солдат били, это неправда. Бывали случаи, когда солдаты не хотели идти в атаку, а ведь за это просто пристреливают. Но тогда офицер мог ему дать по шапке, а битья не было. А вот этот, про которого я говорю, он был один из младших офицеров. Командиру батареи пришлось бежать, потому что его так не любили. А этого Арпина выбрали в командиры. И тогда он стал ходить со стеком, которым бил солдат. Он никогда в жизни до революции не трогал солдат пальцем, это я знаю. И вот тут в июне немцы открыли стрельбу по нашему фронту. И наша батарея ответила. Тогда из полка позвонили, что они идут атакой на батарею. Арпин ответил, что он встретит атакующих артиллерией. Пошел в полк, привел солдат в порядок, разгромил атаку немцев и остановил немецкое движение. Попытка немцев прорвать фронт была остановлена личной храбростью одного человека, который шел на смерть и направо-налево бил стеком солдат. Но они его не тронули.

- А почему вы покинули фронт, почему поехали в Петроград?

- Наше занятие было тогда - спасать офицеров. Там были очень мрачные картины. У нас был фельдфебель из простых солдат, который хотел покончить собой, он пять раз прострелил свою грудь. А когда мы его положили в палату, так он хотел сорвать повязки: «Я жить не хочу. Я этой мерзости видеть не хочу».

- Под мерзостью он подразумевал что?

- Полную распущенность солдат. Ходят, шляются, семечки грызут. Коммунисты и совет солдатских и рабочих депутатов разжигали злобу друг против друга. Еще немножко, и они стали бы натравливать одного солдата на другого. К сестрам так и осталось отношение исключительно хорошее. Но те, кто поддавались их пропаганде…

- Вы уехали с фронта в июле?

- Да, мне надо был отвезти раненого офицера. Это очень характерный был случай. Летчики продолжали летать. Они летают по двое, по трое. И вот солдаты выкачали бензин из самолета и наполовину наполнили бак водой. Самолет упал. Летчик был убит, а наблюдатель был тяжело ранен. Все госпитали этого местечка были уже закрыты. Не было никакого порядка, потому что санитары почти не работали, но у нас они работали. И мы приняли этого летчика, который был очень тяжело ранен. Тогда управляющий отрядом сказал, что нас разобьют. Сестры ответили: пусть убивают нас вместе с ранеными.

- То есть была опасность, что за то, что вы приняли офицера в лазарет, вас могут убить?

- Конечно, такая опасность была, потому что начальник летного отряда прислал ко мне очень верного солдата, который все время дежурил в госпитале, с тем, что если что-нибудь начнется, будет прислан грузовой автомобиль с пулеметами, из которых будут стрелять сами офицеры. И какая-то толпа подошла. Я совсем не юдофобка, но в нашем отряде злобу насаждали два еврея. Один был еврей-аптекарь, который до революции еще торговал наркотиками. А другой, Бройдер, который нам сначала казался вполне приличным человеком, старался выкинуть из палаты этого летчика, которого нельзя было тронуть: он был слишком тяжело ранен. Например, пришлось положить этого офицера в какую-то комнату, которая почему-то считалась аптекарской. Он требовал его оттуда выгнать. А я отвечала, что мы выкинем вон господина Бройдера, но мы спасем офицера, который продолжал воевать. А Бройдер среди солдат и санитаров рассказывал небылицы и разжигал злобу. В конце концов, какая-то толпа пошла на госпиталь. Остановила ее очень простая вещь - гроза. Они шли на госпиталь. Что бы они сделали, я понятия не имею, но в это время грянул дождь, и они разбежались.

В Петрограде я увидела, что Временное правительство абсолютно не умеет ничем управлять, что все пропало, что кровь польется очень скоро потоками и что их разговоры - это просто болтовня. А внешне жизнь продолжалась - мы жили в своих квартирах, у нас была прислуга. К нам каждые два дня присылали молоко из усадьбы.