— Хлопот полон рот. Между прочим, опять гоняю на «пежо». Оказалось, что мой Луиджи — бывший профессиональный гонщик фирмы «Фиат» и как-то на трассе при скорости в двести тридцать переехал корову. В общем, товарищи решили меня поберечь. Луиджи перевели на мотоцикл, а мне из Мадрида прислали прелестного испанского юношу, ему только-только двадцать исполнилось, а до мятежа он возил на «паккарде» по церквам какую-то богомольную старушку и не то что коров, но и собак в жизни не давил...— Лукач осторожно погладил слипшиеся волосы Алеши.— Ну, мне надо идти. Постараюсь завтра заглянуть. Терпите, поправляйтесь и ни о чем не беспокойтесь. Другого адъютанта я себе не возьму...
Забот и дел у Лукача в самом деле хватало.
Уже с неделю тонкая нитка Центрального фронта нигде не рвалась, и Горев со своим окружением в согласовании с Военным комитетом испанского ЦК и генералом Миахой решили, что наступил момент для проявления инициативы. Пора было доказать защитникам Мадрида, что они научились не только обороняться, но могут и наступать. Для подтверждения этого была избрана Двенадцатая. Ее вывели в резерв фронта и опять разместили в казармах Эль-Пардо, объявив о предстоящем десятидневном отдыхе. Ни в одном из батальонов не проводилось ни занятий, ни стрельб. Бойцов каждого батальона группами возили в город, чтобы они могли ознакомиться с ним, ведь уже полтора месяца бригада сражалась за Мадрид, и под его стенами полегла почти четвертая часть ее.
Задумана была намечавшаяся операция очень хитро. Успех ее должен был иметь больше психологическое, чем стратегическое значение, и потому для наступления подыскали чрезвычайно отдаленный и неактивный участок фронта, в глухих горах за старинным — впрочем, в Испании иных и не встречалось — тыловым городком Гвадалахарой. Собственно, даже называть эти места фронтом не следовало: там не было не только окопов, но и сколько-нибудь определенных позиций. Противостоящие силы сводились к небольшим гарнизонам, размещенным в населенных пунктах, да еще к патрулям, высылаемым обеими сторонами на безлюдные дороги.
Разработать план наступления поручили советнику бригады коронелю Фрицу, который, пожав всем руки, удалился в Мадрид и с головой погрузился в работу. Главным условием успеха операции должна быть внезапность, другими словами, абсолютная секретность места и времени ее проведения. Горев категорически настаивал на этом и даже указал, кому персонально кроме Лукача и Фрица могут быть доверены сведения о ней. Он назвал всего трех: заместителя командира бригады полковника Петрова, начальника штаба майора Белова, а также Реглера, продолжавшего исполнять обязанности комиссара бригады.
Однако Лукач нарушил горевскую заповедь ради Тимара. Транспорт должен быть подан за сутки до нового года, чтобы бригада смогла одним рывком переместиться километров на восемьдесят от Эль-Пардо, как же было не предупредить об этом Тимара? И тот, вытянувшись, уверенно подтвердил своему «эльфташу» и «таборноку», что все будет сделано. Имел ли, однако, право Лукач ограничиться лишь Тимаром?
Нужно было предупредить и Баллера, чтобы накопить возможно больше снарядов. Нельзя было не предупредить и Хейльбрунна, великолепно обеспеченного и санитарными машинами, и медикаментами, и перевязочными средствами, не говоря уж об инструментах, но ведь ему надо было успеть заранее перенести полевой госпиталь, а для этого предварительно подыскать подходящее помещение в достаточно укромной местности и определить еще, какими не самыми тряскими путями эвакуировать раненых.
Одним из непредусмотренных последствий такого нарушения Лукачем строгой конспирации было неожиданное возвращение недолеченного адъютанта на фуэнкарральскую базу. При ближайшем же обходе Хейльбрунн объявил Алеше, что из-за увеличения полетов фашистской авиации решено переместить бригадный госпиталь в более безопасный район: тяжелораненых сегодня же начинают вывозить в тыл, в главный госпиталь Двенадцатой. Выздоравливающим предоставляется право отправиться дальше к югу или вернуться в свою часть. Алеша без долгих разговоров избрал последнее.