Человек сидящий

Это и летом, когда робу из дешевой синтетики снимать строго запрещено, нельзя даже расстегивать верхнюю пуговицу, и зимой, когда зэк целыми днями «ловит снег на лопату» — чистит от снега территорию зоны.

Суббота. Время помывки нашего отряда с 11:00 до 12:00, люди ждут, все в сборе — без малого сто человек. Вещи на стирку собраны в пакеты. Там же нехитрые банные — шампунь, мыло, бритва, кусачки для ногтей. Ножниц здесь нет.

Людей много и условились идти в две смены — по полчаса, места не только в раздевалке, но и в самой душевой мало. Там тесно.

Первая часть стоит у ворот локального участка барака в 10:55, выстроились. Сегодня на пульте дежурной части Максуд, так его все называют между собой, а ему в радость поиздеваться над арестантом, но мытье — долгожданное, и рисковать им не хочет никто. Потому люди стоят ровно. И молчат. Не улыбаются. Знают, что он смотрит в камеру. Он не любит, когда зэк улыбается, только поэтому может не выпустить из локалки. Дневальный нажимает кнопку вызова дежурной части на калитке. Звонит долго. Там сбрасывают. Максуду что-то не нравится. Дневальный продолжает звонить. В 11:04 тот отвечает.

— Куда?

— На помывку согласно распорядку, гражданин начальник.

— Стойте, рано. — И не открывает дверь.

Это их юмор. Сейчас он сидит за пультом дежурной части и искренне смеется. Ему весело. Ему смешно оттого, что люди сейчас стоят на улице, а бесценные минуты, которые можно провести под душем, утекают, а потом он зэков пустит, они начнут движение шагом — бежать нельзя, но ноги их будут нести, и в конце они все равно почти бегут. Потом они потолкаются в раздевалке, потом поматерятся в душевой — леек не хватает, а надо и помыться, и постирать вещи.

Конечно, успеют не все, ведь на душ останется не больше пятнадцати минут, кто-то будет домываться наспех и тихо материться, ведь надо еще одеться, а вторая смена уже ждет у ворот локального участка, а на пульте этот Максуд.

И над второй сменой он тоже поиздевается, но к ним он еще придет ровно в двенадцать, посмотреть, не остался ли в раздевалке кто отстающий и одевающийся, ведь находиться там после 12:00 — нарушение распорядка.

Потом люди ищут место в сушилке — это комната барака в десять квадратных метров, с натянутыми под потолком шпагатами. Надо высушить постиранное, а нигде больше сушить вещи нельзя. Там есть тепловая пушка, как бы есть. Ее иметь нельзя, но без нее белье не сохнет вообще. Стены, потолок сушилки и само белье за ночь чернеет от грибка.

Но если инспектор отдела безопасности — безопасник, такой как Максуд, — захочет «повоспитывать» отряд, он заберет эту пушку. И тогда больше всех не повезет тем, кто постирал свои робы и сейчас ходит в сменке, которая часто одна на несколько человек: она старая, не по размеру и носить ее долго невозможно. Роба не высохнет за ночь, и придется надевать мокрую. На зэке роба высыхает примерно за полдня, это проверено. Если работа не под дождем.

Первое время после зоны, когда человек может стоять под душем сколько хочет, он все равно торопится. И если кто-то трогает дверь ванной снаружи, он ускоряется, ведь сейчас заорут: «На выход!»

Не орут. Но он все равно быстро заканчивает.

Ёжик

— Ёжик, ёжик, ни головы, ни ножек, — проговорил начальник колонии, хозяин, а его замы молчали.

Обстановка в кабинете была мрачная, потому что хозяин злился, на улице вечерело, в декабре в этих местах темнеет рано, а электричества в штабе уже четверо суток не было. Еще его не было в клубе, школе, на всей промке, но по странным для непосвященных обстоятельствам в столовой свет горел и все работало.

Отключилось электричество, а значит, не было воды (ибо насосы) и не работала канализация (ибо вода) в половине бараков и медсанчасти. А вот ШИЗО не обесточилось, авария его не коснулась.

Там в ШИЗО третьи сутки находился Ёжик, арестант по фамилии Еженко. Накануне он приходил на прием к начальнику, сказал нечто, за что на следующий день заехал в ШИЗО, но через час после приема Ёжика у начальника электричество вырубилось.

Теперь Еженко сидел при свете и ел баланду, которую готовили в столовой, где свет тоже был. А те, кто его посадил в ШИЗО, сидели в темноте и думали, как избежать надвигавшейся на зону канализационной катастрофы. Зэки в бараках, где не было света, тоже Ёжика вспоминали недобро, о чем он в силу легкости нрава не думал.

Как-то получилось, что никто о нем ничего не знал, кроме разве что того, что статьи у него были тяжелые и срок большой, под десятку.