Человек сидящий

Почти у всех сумки, но даже у тех, чьи руки свободны, плечи тоже опущены, на них тяжкий груз, нести который вечность. Они узнают друг друга, если даже незнакомы, у всех на лицах тень — так бывает, когда ты долго живешь бедой близкого человека.

И эти годы — лотерея, никто не знает, что будет потом. Успешный в прошлом адвокат выйдет и станет жить с любовницей, которую жена случайно обнаружила и простила, еще пока шло следствие, и вот теперь она снова появилась; а мальчишка-наркоман найдет работу, женится, мама его станет бабушкой, и внук ее тоже полюбит ватрушки с хрустящей корочкой. Адвокату не будет стыдно, он умный и занятой, и снова станет успешным, а такие все могут себе объяснить. А мальчик станет вспоминать, как кричал на маму из тюрьмы, и чувствовать боль.

А может, все будет наоборот.

Чирей

У Сани Кима появился чирей. Этой бедой в зоне никого не удивишь: витаминов нет, баланда истощает, кормиться передачами накладно.

Вырос чирей на бедре, изнутри, беспокоил и мешал ходить, он болел и набухал, а хотелось, чтобы перестал расти и исчез. Но нарыв становился больше, синел, и Саня, который работал в мебельном цехе, отлучался в туалет чаще обычного, проведать свою болячку и поуговаривать пропасть.

Специалистом он, молодой парень, был знатным и опытным: мог просчитать и расчертить шкаф, комод или тумбочку, так что потом получались именно шкаф, комод или тумбочка.

Ценный специалист — это, конечно, хорошо, есть скощухи — поблажки в режиме, такого не закроют в ШИЗО за то, что вынес из столовой пайку хлеба, чтобы съесть перед сном. Но есть нюансы: хороший мебельщик, как и хороший автомеханик, работает по двенадцать часов в сутки, и плакать по этому поводу ему никто не даст.

Через неделю роста и всяческих примочек чирей стал полноценным карбункулом. Йод и прочие спиртосодержащие препараты в зоне под запретом. Средства для борьбы с напастью отсутствовали, но на работу ходить следовало, заменить Саню было некем.

Он лишился сна, почти перестал сгибать правую ногу, в его узких глазах поселилось страдание.

— Я думал, ты щуриться не умеешь, — говорил ему его друг и коллега по мебельному цеху Денис. Грань между шуткой и жестокой шуткой в зоне неуловима.

— Умею, корейцы все умеют, — шипел Саня.

Денис любил арестантские байки и лайфхаки. Он знал, как можно вывести чирей. Точнее, слышал. Но это было неважно: догадываться — почти знать, он хотел вылечить друга, и еще ему было очень интересно проверить.

Суть метода заключалась в том, что больное место надо было расковырять, потом поставить на него бутылку с узким горлышком, а затем сильно и резко ударить ладонью по донышку. Со слов Дениса, все содержимое чирья выскакивало — именно выскакивало — в бутылку.

Сане нравилось, что выскакивало, но смущало отсутствие экспериментального подтверждения. Арестанты с этой напастью ходили в медчасть, да и то когда спасу уже не было, ибо тамошние врачи по авторитету примерно равны Денису с его бутылкой, только к ним надо стоять в долгой очереди.

Да медчасть могла и не взяться за лечение в столь запущенном случае, этапировали бы в больницу ИК-2 в Екатеринбурге, но о ней такие ужасы рассказывали побывавшие там сидельцы, что Денис, несомненно, выходил в приоритет.

Однажды вечером после проверки, когда отряд умывается и укладывается, в кубрике Сани раздался крик. Это не был крик страдальца, которому наконец вырвали больной зуб, и он кричит от боли и от радости одновременно. Нет. Это был крик Прометея, которому орел рвал и рвал печень, и конца этой муке не видно.

Прометеем был Саня, а орлом — Денис.

Саня, красный и потный, в слезах, сидел на кровати, расставив ноги. На коленях около него стоял Денис, тоже красный и потный, без слез, но сосредоточенный, как всегда на работе в своем мебельном цеху, когда он просверливал особо ответственные отверстия на самых важных деталях.

— Ну, братан, выдыхай, — говорил он Сане и бил, снова и снова, по донышку бутылки из-под кетчупа, горлышко которой окружало место Саниной боли. — Наверное, горлышко широковато, — сказал он задумчиво, приостановив операцию.

Вокруг толпились арестанты. Было жутко — бутылка в крови, Саня вопит — и весело: вот дураки же, да и вообще ведь совсем не грустно, когда болит у другого.

— Давай еще три раза, точно выйдет, — неуверенно сказал Денис.

— Давай четыре, чтобы точно помер, — среагировал Серебро, опытный зэк, что обитал на соседней шконке и видел всякое.

Успели два раза. Безуспешно.

Разогнал всех завхоз.

Чирей остался на месте. Саня лег и хрипло задышал. Он был благодарен завхозу.

Неудавшееся оперативное вмешательство происходило без какой-либо дезинфекции, где ж ее взять. Возможно, из-за этого, а может быть, от изначальной порочности методики к утру у Сани поднялась температура и бедро его покрылось красной сыпью.

— Грибницу пустил, — сказал Серебро.

Саня сломался и попросился в медчасть.

Его не повезли на этап, а положили в палате медчасти, удалили карбункул и прокололи антибиотиками. Это было невероятное счастье, а за что ему такое выпало, знать никому не следовало.