Человек сидящий

В бараке предпоследнего в его невеселом рейде отряда Беричев увидел работающие холодильники и аккуратно написанные графики на их дверях. Завхоз — бывший старый сибирский мент — был спокоен. Беричев подошел к графикам. Прочитал. Засмеялся. Громко и по-настоящему весело. Он увидел спасение. График работы холодильников был безупречен: с понедельника по воскресенье включительно. И главное — график имелся. И ничего не собиралось гнить.

— Как догадался? — спросил он завхоза.

— Сижу давно, — просто ответил тот.

Эта ли история дошла до начальника, а может быть, что-то еще. Однако факт, что принимающие решения поняли: нет в Беричеве той истинной вертухайской подлости, без которой нельзя быть начальником отдела безопасности в колонии для бывших ментов. Да и в любой другой. Он не стал начальником отдела, не станет и майором ФСИН, его уволили, и мне кажется, что это хорошо для него.

Когда человек уходит с зоны, неважно, уволенный сотрудник или освобожденный арестант, — это хорошо.

Армия подходила ему, но ее у него отняли, в зоне он старался, но зона его не приняла. Все куда-то пристраиваются, и он не пропадет. Не думаю, что он о ком-то из зэков переживает.

Но точно знаю, что зэки его вспоминают без злобы.

Грань

В кубрике Кирилла Сергеева всегда было приоткрыто окно. Он не мог иначе. В Тагиле невозможно спать с открытыми окнами, тут редко комфортно, обычно или холодно, или душно. Быстро привыкаешь, что за окном снег, дождь или разноцветный туман от химического производства по соседству с колонией. Туман этот остро вонюч, и от него болит слизистая в носу и горле, придышаться к нему невозможно.

Но у Кирилла всегда было приоткрыто окно.

В кубрике у него стояли две шконки, и обе одноярусные, это роскошные условия. Отделал комнату он себе сам, из остатков материалов, что зэки закупали на ремонт барака. Потому интерьер у него был эклектичен — обои и ламинат разных цветов, но смотрелось естественно. Там были и икона, и кружевные занавески на окнах, тоже из остатков.

Напоминало домик в деревне, а сам он был похож на начинающего встречать старость, но вполне бодрого деда — высокий, седой, с длинными мускулистыми руками и большими грубыми ладонями старого слесаря.

В кубрик к нему никогда не подселяли, разве что на «перевоспитание», особо ретивых, которые начинали возмущаться, что в соседних кубриках живут по шесть человек на такой же площади, а тут этому устроили курорт.

Хорошо, говорили таким, если другие аргументы не действовали, иди к Кирюхе. Встречал он их всегда молча, наотрез отказывался закрывать окно, а когда человек, помучившись от сквозняка, все же засыпал, он подходил к нему и стоял, пока тот не проснется, слегка тормоша.

— В натуре раскручусь на новый срок, лучше вали завтра сам, — говорил он едва проснувшемуся арестанту, у которого от вида вытянутой фигуры Кирилла, стоявшего у шконки, его больших серых, почти бесцветных глаз с поволокой становилось по-настоящему жутко.

Больше одной ночи никто не выдерживал, утром зэк стоял смирно со свернутым матрасом у каптерки и просил определить его в любой другой кубрик.

Но это бывало редко. Люди в зоне умеют видеть риски. А они были крупно написаны на прикроватной бирке осужденного Сергеева — статья 102 УК РСФСР, убийства при отягчающих обстоятельствах. Срок — двадцать пять лет. И полоса наискось — склонен к насилию.

Сидел он с 1994 года.

Странными были эти надписи на бирке. Максимальный срок по старому кодексу был пятнадцать лет. Это потом, после демократических и либеральных преобразований, срок максимального наказания увеличили до тридцати лет. А тогда за дела 94-го года никак не мог он получить двадцать пять. Не срасталось.

Объяснялось все абсурдно, но просто.

Приговор свой Кирилл Сергеев получил за то, что, будучи сотрудником ГАИ, в составе организованной группы совершал налеты на дальнобойщиков. И убивал их.

Приговорили его и подельников к смертной казни. Но пока суть да дело, попали они под мораторий и заменили им наказание на ПЖ — пожизненное лишение свободы.

Подельники приговор обжаловали, и в итоге Верховный суд наказание им сменил на максимальный срок лишения свободы — пятнадцать лет.

Ну а Кирилл пошел своим путем и обратился за помилованием. Чего он там написал, никто не знал. Но комиссия вняла, подготовила указ, а президент его подписал. Кто уж там готовил этот указ, читал ли он уголовный кодекс и был ли трезв — загадка. Но ПЖ Кириллу заменили на двадцать пять лет лишения свободы.

На десять лет больше, чем положено максимально.

Год за годом пересиживая срок, Кирилл вспоминал отсидевших, уже освободившихся подельников и писал жалобы.

Правильные были это жалобы, обосновывал он их грамотно. Но толку от них не было. Не предусматривает закон обжалования указа президента. Хотел помилования, получил — сиди. И неважно, что указ противоречит кодексу. Знаешь ведь, кто чему гарант.

Писал он и родственникам убитых. Просил прощения, но не выпросил.