Человек сидящий

Сергея не прощают, он человек ненужный и неинтересный для администрации. Из-за куска хлеба из его же пайки год дети Сергея проведут без отца, но кому это важно?

План выполнен, вот главное.

Эти взыскания невозможно оспорить. Прокурор — фигура формальная, он как мед Винни-Пуха, он как бы есть, когда приходит на прием, но его сразу нет, если обращение серьезное. Жалобу ему написать можно. Он даже может запросить материалы, а там будет все, что ему нужно для ответа: рапорты сотрудников, акт, выписка из протокола комиссии и постановление о наложении взыскания.

«Ваше обращение рассмотрено <…> оснований для принятия мер прокурорского реагирования не найдено». Все, что между этими словами, значения не имеет.

У прокурора своя статистика. И в ней есть негативные показатели — количество удовлетворенных обращений.

Логических обоснований для этого нет, просто должны же быть показатели и положительные, и отрицательные. Решили, что удовлетворение жалоб — плохо. Решили, что раз удовлетворил жалобу, значит, не предотвратил нарушение прав. За это наказывают. Если прокурор надзирает за колониями, его наказывают за удовлетворение жалоб осужденных.

Поэтому прокурор — всегда самый безопасный проверяющий для хозяина. Он и водки с ним тяпнет, и зэка отматюгает.

Судье тоже нет резона лезть в глубину. Обжалование взысканий в колонии для него процесс исключительно формальный. Соблюдена процедура? Да. Ну и забыли. Прокурор всегда ближе и нужней.

Есть и начальники колоний, и судьи, и прокуроры, которые понимают, что так нельзя. Они возмущаются. Они готовы принимать другие решения и менять систему. Только поздно — они сидят, и система ест их самих.

Храм

Храм в зоне стоит рядом со следственным изолятором, есть тут и такой, в нем бээсники со всей Свердловской области. Пока их дела расследуют, они сидят здесь, вывозят их лишь по запросам следователя и в суд. В следственном изоляторе люди готовятся стать спецконтингентом. Они в чистилище. Если они получают общий режим, остаются в этой же колонии. Их просто выводят из изолятора и ведут в карантин. Это самый короткий в стране этап — сто метров пешком по колонии, в которой потом сидеть годы.

В зарешеченные окна видно церковь. В приходском хозяйстве несколько зданий. Есть библиотека, где приходящий священник проводит занятия в воскресной школе. Делает он это по средам, потому как в зоне нет воскресенья. Здесь каждый день не отличается от другого. Тот, кто создавал этот мир, огороженный стенами и колючей проволокой от вселенной, был не Бог, он не устал на седьмой день трудов и не отдыхал.

С другой стороны храмовые постройки подпирает барак отряда 9/2. По слухам, когда-то это был обычный барак, но в него однажды попал крупный коммерсант, который сделал благое дело — построил на его месте новый, с меблированными комнатами. Уровень комфорта — придорожный мотель, что по меркам зоны полноценные пять звезд. Благом этот мотель стал и для самого коммерсанта: освободился он условно-досрочно без проволочек. Помог лично хозяин. Теперь в этом бараке держат тех, кто заслужил облегченные условия и готовится к беспроблемному покиданию колонии.

Так не задумывали, невозможно так задумать, но храм стоит между входящими в ад и близкими к выходу из него.

Служками в храме приписаны несколько зэков, исключительно примерного поведения. Все они числятся дневальными. Есть и старший дневальный. Так его в зоне и зовут — завхоз храма.

Сейчас на этом месте бывший опер госбезопасности. Старой школы, еще КГБ. Приговор у него за мошенничество. На пенсии у него появился бизнес, теперь бизнеса нет, все ушло бывшим партнерам. Он до сих пор не понимает как и даже пытается им звонить. Но не для того он в тюрьме, чтобы мог дозвониться бывшим партнерам по бизнесу.

Андрей Андреевич смотрит как бы сквозь собеседника и редко улыбается. Улыбка кривая, но это не от злого нрава, а от боли, что мучает его всегда. Его донимают колени и голеностопы, это какая-то болезнь, о которой он не любит говорить, но даже стоять он может, только опершись на костыли. Обычные обезболивающие ему не помогают, а других здесь не положено.

Подружились мы, когда его назначили в храм. Я, увидев его, пошутил, что наконец-то у священника будет правильный помощник — опер КГБ.

— Заходи, прокурор, дела оперативные проверять должен кто-то, — улыбнулся он.

Тогда я и увидел впервые эту кривую от боли улыбку.

Вечером, после ужина, посещать храм разрешается. Я стал заходить. Андреич старше, но разницы мы не чувствуем.

Священник приходит не каждый день. Окормлять тюремный приход, это так называется, каждый день сложно. Когда его нет, вечерние молитвы — правила — читают служки из зэков.

— Послушаем твоих стажеров, товарищ старший оперуполномоченный, — говорю я Андрею.

— Послушаем, товарищ прокурор, — усмехается он и садится на скамью у иконы Николая Угодника.