Человек сидящий

Инспекторы отдела безопасности — существа подневольные. У них требуют план. Это служба, это показатели, без которых они не нужны. У инспектора могут быть тихие и спокойные отряды, в которые собраны безобидные старички и больные, он сам может быть гением службы, и зэки будут жить по расписанию, ровным строем ходить в столовую, их лица будут отображать необратимое добровольное исправление, их шконки можно будет фотографировать на стенды: «Соблюдение ПВР приближает меня к дому». Но план выявленных нарушений тех самых ПВР — правил внутреннего распорядка — инспектор обязан выдать. О нем хорошо не думать в январе или июле: первые месяцы квартала, ведь можно нагнать. Можно не думать в ноябре или мае. Тоже не критично. Но март, июнь, сентябрь и декабрь такого не позволяют.

Последние недели месяцев, завершающих квартал, всегда проходят в погоне за планом.

Людей собрали во дворе клуба, их около ста, тех, кого на комиссию. Ждать можно час, а можно два, могут разогнать в любой момент по баракам, а могут в спешке погнать в штаб — все зависит лишь от хозяина. Одно точно — комиссия будет, и составленный акт не пропадет.

— О, ты тоже здесь, — говорит с удивлением и даже сочувствием, что здесь редкость, столяр Игорь бывшему адвокату Сергею.

Тот писал ему жалобу по делу, очень грамотную, как все, что он пишет. Игорю по этой жалобе Верховный суд снизил наказание почти на два года, и он уходит через три недели, как тут не расслабиться. Он и расслабился, не поздоровался с сотрудником. Не заметил, а надо замечать. Акт.

— Здесь, — отвечает Сергей.

— А что так?

— Хлеб.

Сергей мрачен.

Глупейший из запретов — не разрешать забирать из столовой кусок хлеба из скудной пайки.

Зэк получает в передачах колбасу, сало и сыр, но передавать хлеб неразумно, его негде хранить, морозильные камеры холодильников всегда забиты. Он берет хлеб из столовой, чтобы сделать бутерброд.

Другой зэк не получает передач. Ему нечего положить на хлеб. Но он берет этот кусок из столовой, чтобы посыпать его сахаром и попить чаю перед сном. Пустая баланда три раза в день верно убивает человека.

Обмануть организм полупайкой хлеба — нужда. Но удовлетворение этой нужды наказуемо.

Сергей живет своей работой, пишет жалобы, за это ему приносят сигареты, сахар, какие-то припасы. С благодарностью приносят. Но передачи он из дома не заказывает, он переживает за семью, там жена и трое детей.

Через три недели у него суд по условно-досрочному освобождению. Взыскание поставит на его надеждах крест.

Здесь те, кто не застегнул верхнюю пуговицу лепня — куртки робы. Стоит жара, под сорок, в робе из грубой синтетики и обязательной к ношению кепке из того же материала невыносимо. Но пуговицы лепня неприкосновенны. Снимать его нельзя даже в бараке.

Много тех, кто не поздоровался с сотрудником. Здороваться с каждым надо столько раз, сколько ты его встретишь. Это полбеды, к этому несложно привыкнуть. Но сотрудник сотруднику рознь, потому есть варианты. Зэка могут привести к дежурной части и поставить у двери. Сотрудник будет входить и выходить. По несколько раз в минуту. Зэк будет здороваться. В какой-то момент сотрудник прикажет прекратить. Бросит вскользь: «Ты что, попка, заладил тут». И в следующий его выход зэк промолчит. Это акт.

Невесело бродят «бирочники». Их актируют без шансов на оправдание. Безопасник подбирает их из безобидных или тех, кому наказание станет лишь очередным, у кого нет шансов уйти досрочно, им важно лишь не попасть в ШИЗО. Надзиратель заходит в барак, выгоняет зэков в локалку, строит их, а сам подходит к выбранной шконке, завешивает полотенцем прикроватную бирку, отходит, включает видеорегистратор, подходит к шконке вновь и фиксирует нарушение. Акт.

Сегодня комиссия для тех, кто попал под плановые рейды. «Плановые» нарушители.

Выходил отряд из столовой, подбежал безопасник, остановил отряд, всех обыскал и нашел у двух-трех зэков хлеб в кармане.

Ушли люди на работу, вернулись, а у кого-то прикроватная бирка завешена была, оказывается.

План.

Уводят людей к штабу через полтора часа стояния.

На каждого у начальника уходит примерно пятнадцать секунд, все уже решено, осталось только вписать в постановление вид взыскания и количество суток, если это ШИЗО. Это лишь ритуал, ведь в законе написано, что акт должна рассматривать комиссия.

Это обряд лишения времени. Вот человек собирался выходить условно-досрочно, вот пятнадцать секунд, и вот он видит, как у него отняли год жизни.

Обряд окончен, маски сняты, бубны сложены.

Тех, кого закрывают, уводят через другой выход, и их как бы больше нет на какое-то время. Бывает, что надолго, из ШИЗО можно запросто «уехать» в ПКТ[20], а потом и в СУС. Многих из тех, с кем стоял в очереди на комиссию, попавший в ШИЗО может уже никогда не увидеть.

Но это нормально, тут всегда так — кто-то, кто сейчас рядом, может неожиданно и навсегда исчезнуть. Этим исчезнувшим можешь быть и ты.

Игоря прощают, потому что ему скоро уходить, а еще шахматы по заказу прокурора надо доделать.