В штабе я иду к вызвавшему меня оперу. Он спрашивает у меня, готов ли отряд. В этом вопросе все. Важно, чтобы было чисто, чтобы все следы идущего у меня ремонта были спрятаны, не было ни мешков с цементом, ни инструментов, вообще ничего. Ведь арестант не ремонтирует свой барак. Барак у него отремонтирован, бюджет выделил на это деньги.
— Мы бодры, веселы, — отвечаю я.
Можно иногда так. В рамках. Я знаю, какой будет следующий вопрос, его задают всем завхозам.
— Вопросы будут задавать?
— А к нам зайдут? — Я уже немного наглею.
— Кто его знает…
Я знаю ответ.
Неделю назад нас собрали, всех завхозов. Едет очень важный уполномоченный. По правам человека из Москвы. Все будут сидеть в отрядах. Промку закроют, в этот день никто на работу не пойдет. Будут вопросы почему — нет электричества, авария. Промку показывать нельзя, по факту там работает в пять раз больше людей, чем оформлено. Если кто задаст вопрос — ну сами знаете.
Знаем.
— Не будет вопросов у моих, — говорю, — дураков не осталось.
Не осталось, да. Плохо они заканчивают. Не верят люди и будут молчать. Одна радость — мяса дадут. Одно желание — чтобы не заходили в отряд, чтобы мимо прошли. С ним же, с уполномоченным, хозяин идет и опера, а это всегда опасно. Мало ли что не понравится. Уполномоченный уедет, а космонавты из спецназа всегда рядом. Космонавты. У них шарообразные шлемы, налокотники и наколенники. Йеху, обученные рвать людей. Не на войне. У них есть собаки. С ними, когда хочется веселья, заставляют здороваться. Здравствуйте, товарищ собака. Смешно, им очень смешно, они хохочут взахлеб, это же так весело — арестанту страшно, и он здоровается с собакой.
— Иди, — говорит мне опер.
Со мной просто, я все знаю и уберегаю своих людей от иллюзий. Мои не будут задавать вопросов не потому, что страшно, а потому, что это бесполезно — задавать вопросы человеку, которому нравится идти вдоль потемкинских фасадов.
Прихожу в барак, заглядываю в кубрики, проверяю все еще раз. Заходите, гости дорогие.
Наш этаж — второй, я стою у окна, чуть поодаль, чтобы не бросаться в глаза. Команда по внутренней связи прозвучала — зашли. Карантин, медсанчасть и ШИЗО — первые на маршруте, туда заходят, но там настолько стерильно, там такие милые и вышколенные зэки, остальных так надежно припрятали, что у уполномоченного становится светло и радостно на душе — вот она, правозащита в действии. Потемкинская правозащита, но разве потемкиным грустно от этого?
Вот они выходят из-за поворота. Большой и грузный начальник зоны с умным лицом, рядом маленький и толстый уполномоченный с бегающим взглядом и неспокойными руками. Сзади — оперативное сопровождение. Оно цепко считывает обстановку. Все спокойно.
Заходят в недавно отстроенный барак, его отремонтировал отсидевший недавно срок серьезный коммерсант, все об этом знают, это барак образцовый, для избранных.
Выходят через несколько минут. Они уже близко, я вижу, как улыбается уполномоченный.
— Сейчас зайдут в одиннадцатый, — дергает меня за рукав Леха, мой помощник, он молод, но сидит давно и видит это не впервые.
Я тоже уже видел. Сейчас будет сцена. Они пройдут мимо локалки одиннадцатого, потом хозяин встрепенется, предложит зайти в первый попавшийся барак и заведет в одиннадцатый. Да, все так.
Одиннадцатый тоже со свежим ремонтом, его делали зэки. Долго всех, кто был способен что-то дать, отправляли в этот барак. Мошенничество и взятка в приговоре вели в одиннадцатый. Значит, есть деньги. Платили, строили и построили.
Теперь уполномоченный полностью удовлетворен.
Мимо нашего прошли, уже все понятно, зона образцовая, в столовую заглянули, мясо в пайках увидели. Полчаса.
Инспекция окончена.
Делегация ушла, фото на память — и в путь.
— Выводи людей на промку. — Команда по телефону проста, рабы уже готовы.
Звонок, смена на выход. Жизнь продолжается. И у нас, и у уполномоченного.
«Учреждение является одним из лучших учреждений УИС области, лучшим учреждением для отбывания наказания бывшими сотрудниками правоохранительных органов…» Так он напишет в блоге.
Еще он напишет, что на производстве работает двести человек, с официальной суточной зарплатой 160 рублей.
Я буду рассказывать об этом парням за чаем, тем, кто среди тысячи, именно тысячи работяг ежедневно выходит работать в цеха.
Мы все будем смеяться. И вопросов к нему у нас нет.
Обряд лишения времени
На прошлой неделе закончился июнь, а это — конец квартала. Зона хоть и для БС, бывших сотрудников, но таковых здесь немного, не больше двадцати процентов — тех, кто раскрывал и расследовал, еще меньше здесь прокуроров и судей. Они знают, как опасен конец квартала, и в это время их не видно вовсе.
Остальные — некогда срочники внутренних и пограничных войск, которые часто лишь перед этапом узнают, что они — бывшие сотрудники и сидеть им в зонах для БС. Для них конец квартала не значит ничего особенного. А зря.