Не имея ни денежной надобности, ни душевного желания сочинять что-либо для журналов, издательств, да и вообще — творить беллетристику, я нашел ближайший выход для своей литературной энергии: просто пишу собственную жизнь. Правда, десятилетиями взращенный профессионализм направляет мою руку на нечто вроде рассказов — пусть материалом для них и являются текущие события. Впрочем, эту синюю тетрадь советского производства, найденную в старой коробке и случайно чистую, вполне можно назвать дневником. Есть в этом какой-то новый, прежде не ведомый мне интерес: ведь я начинаю рассказ в то время, когда материал не готов, то есть — события моей жизни еще не произошли.
Вика явилась на следующее утро. Я притворил за нею дверь, так же, как и вчера. Какое-то время мы молча разглядывали друг друга, затем она сделала шаг и приникла ко мне, крепко прижав голову к моей груди.
— Вы ведь не прогоните меня, правда? — прошептала она прямо в ткань моей мягкой рубашки.
Я рассеянно гладил ее волосы, вдруг наткнулся мизинцем на ее ушко и чисто автоматически, давно отработанным донжуанским жестом залез внутрь. Физиология дала о себе знать: девушка тихо мяукнула. Я знал, хоть и не чувствовал сквозь ткань, что в этот момент набухли ее соски. Я взял Вику за челку, запрокинул ее голову навзничь и всосался в покорные горячие губы.
Дальнейшее произошло чисто автоматически. От моего жадного поцелуя тело обмякло, я сгреб его и бегом отнес в спальню, где и овладел им, даже не раздев толком — боялся, что оно очнется и передумает.
Владение длилось минут сорок, я потом глянул на стенные часы. Конечно, уже в ходе акта, я раздел девушку дочиста, да и с себя всё сорвал. Вика умудрилась уснуть, устроив голову где-то далеко у меня между ног, и я не видел никакой Вики, поскольку вся она скрывалась за моим огромным животом. Это обстоятельство меня развеселило. По всей комнате, возглавляемая распластанным халатом хозяина, валялась ее одежда — тонкий беленький лифчик и совсем уж ничтожные трусики, джинсы, одной штаниной вывернутые наизнанку, желтая маечка (кажется, ее называют
Вот ведь как бывает: еще вчера утром я лишь в бредовых измышлениях представлял, что когда-нибудь снова увижу ее, еще час назад я и подумать не мог, что она не только отзовется на мое письмо, придет, но и окажется в моей постели, а сейчас, своей непомерно гигантской головой из-за горы выглядывая, я блаженно улыбался и чувствовал себя законным владельцем. Лишь одно обстоятельство тревожило меня…
Все, что произошло здесь между нами, стояло в моей голове, словно смотренное-пересмотренное кино. Уже отнесенная на кровать и приготовленная, Вика вдруг очнулась, уперлась ручонками мне в грудь и проговорила сакральное «Не надо!»
Разумеется, она должна была это произнести, поскольку — как же иначе? Я же, также разумеется, продолжал свое настойчивое движение.
— Я вам должна кое-что сказать, — произнесла она шепотом, приникнув к моему уху. — Это очень важно.
Тут уже и я отпрянул, в голову автоматически пришла гнусная мысль: уж не заразна ли эта девушка? Представив на своем теле цветении розеол, ошметки папул, я испытал внезапную дезерекцию. Ну ее нахуй, эту девушку…
— Я знаю, о чем вы подумали, — с улыбкой сказала она. — Это совсем-совсем не то.
Я приподнялся на локтях, вяло спросил:
— Так что же?
— Вы не поверите. Но я хочу, чтобы вы об этом знали. Прежде, чем это станет узнать невозможно.
— Что невозможно будет узнать? О чем, черт тебя подери, ты говоришь?
— О том, что я девственница.
Она смотрела на меня, изображая всю ту же загадочную улыбку. Мне и самому стало смешно.
— Не трудись врать, — сухо сказал я. — Мне это ни к чему.
— А вот и к чему! Я читала вашу повесть «Бездонное озеро».
— Это был дурацкий коммерческий проект. Ко мне не имеет никакого отношения.
— И все же. Там описан пожилой импозантный мужчина, который влюбляется в девственницу. Вот и я также…
— Ты была толстой, — с неким злорадством произнес я, вспоминая свой рассказ, — потом похудела, но никто еще не успел…
— Сам вы толстый! Я всегда была такой, какая я есть, честно.
— Ни за что не поверю, — сказал я. — Ты сколько-то месяцев жила с наркомами, тебя накачивали, делали с тобой все, что хотели…
— Ничего они со мной не делали! Они знали, что я люблю одного мужчину. И они относились ко мне, как к святой.
Я боялся не того, что девушка в меня влюблена, а того, что подобное никак не может быть правдой.
— Хватит прелюдий, — сурово сказал я. — Легли трахаться, так давай и приступим.
В самом деле, на миг мне показалось, что Вика сейчас исчезнет или я сам проснусь.
— Если вы мне не верите, — с гневом произнесла она, — то прежде, чем мы начнем… Я типа хочу вам ее показать.
— Кого? — не понял я.
— Мою целку, пока вы ее не порвали!