Читаем Человек, упавший на Землю полностью

Затем встал и нетвердо шагнул к шкафу. Достал с полки коробку размером с обувную. Изнутри на дверце шкафа висело зеркало в человеческий рост, и Ньютон замер на секунду, глядя на свое отражение. Вернулся к дивану, поставил коробку на мраморный кофейный столик. Вынул невысокую пластиковую бутылочку. Налил немного жидкости в подаренную Фарнсуортом фарфоровую пепельницу. Вернул бутылочку на место и опустил пальцы обеих рук в пепельницу, словно ополаскивая перед едой. С минуту не вынимал их, после чего сильно хлопнул в ладоши; ногти с тихим звяканьем упали на мраморный столик. Пальцы теперь были совершенно гладкими, с гибкими, чувствительными кончиками.

Телевизор гремел, с ритмичной настойчивостью выталкивая из себя звуки джаза.

Ньютон встал, прошел к двери, запер ее. Вернувшись к коробке на столе, достал шарик чего-то вроде ваты и на секунду опустил в жидкость. Руки, он заметил, дрожали. Он знал также, что еще никогда так не напивался. И все же, очевидно, он был недостаточно пьян.

Вновь отойдя к зеркалу, Ньютон подержал влажный тампон у каждого уха, пока не отвалились синтетические мочки. Расстегнув рубашку, тем же способом удалил фальшивые соски и волосы с груди. Они крепились на тонкой пористой подложке и отошли вместе с ней. Ньютон выложил их на столик. Вернувшись к зеркалу, он заговорил на родном языке; поначалу тихо, потом все громче, чтобы заглушить телевизионный джаз. Он декламировал стихотворение, написанное им в юности. Звуки были не совсем те. Он слишком много выпил – или же утратил способность выговаривать антейские шипящие. Затем, тяжело дыша, он вынул из коробки маленький, отдаленно напоминающий щипчики инструмент и, встав перед зеркалом, осторожно удалил цветные пластиковые мембраны из обоих глаз. Все еще пытаясь декламировать, он заморгал глазами с вертикальными, как у кошки, зрачками.

Он долго рассматривал себя, после чего заплакал. Ньютон не рыдал взахлеб, но из его глаз выкатились слезы (совсем как человеческие) и потекли по узким щекам. Ньютон плакал от отчаяния.

Затем заговорил вслух, по-английски, обращаясь к самому себе:

– Кто ты такой? Где твой дом?

Его собственное тело непонимающе взирало на него, но он уже не мог признать в нем самого себя. Тело было чужим, устрашающим.

Он достал еще бутылку. Музыка оборвалась. Диктор говорил: «…танцевальная площадка отеля „Силбах“ в центре Луисвилля; спонсор трансляции – „Уорлдколор“; пленка и химикаты для лучших снимков…»

Ньютон не взглянул на экран; он открывал бутылку. Зашептал женский голос: «Нет лучшего способа сохранить воспоминания о предстоящем празднике, о детях, о традиционном семейном столе на Рождество и на День благодарения, чем снимки на пленке „Уорлдколор“, наполненные жизненно точными оттенками…»

Томас Джером Ньютон продолжал напиваться, лежа на диване с открытой бутылкой джина в дрожащих, лишенных ногтей пальцах, с тоской глядя кошачьими глазами в потолок…

Глава 3

Воскресным утром через пять дней после пьяного разговора с Ньютоном Брайс сидел дома и пытался читать детектив. На нем была зеленая фланелевая пижама; он устроился поближе к электрокамину в своей маленькой блочной гостиной и допивал третью чашку черного кофе. Этим утром он чувствовал себя лучше, чем в последнее время, а интерес к подлинной личности Ньютона обуревал его не так, как в несколько прошедших дней. Вопрос присутствовал в голове постоянно, однако Брайс перешел к политике «чуткого ожидания» и сумел изгнать проблему если не из мыслей, то хотя бы из повестки дня. Детектив был приятно занудный, денек снаружи выдался на редкость морозный. Псевдокамин создавал необходимый уют, и спешить было некуда. Слева на стене висело «Падение Икара», переместившееся сюда из кухни два дня назад.

Брайс успел одолеть половину романа, когда во входную дверь осторожно постучали. Он поднялся, не без раздражения гадая, кого только могли черти принести в воскресенье. Работники лаборатории, разумеется, как-то общались между собой, но Брайс старательно избегал дружеских посиделок, и особых знакомств у него было немного. Во всяком случае, ни одного достаточно близкого, чтобы кто-нибудь мог заявиться утречком в воскресенье, еще до ланча. Брюс заскочил в спальню за халатом и отпер дверь.

Ежась в легком нейлоновом плаще, на крыльце стояла экономка Ньютона.

Она улыбнулась и спросила:

– Доктор Брайс?

– Да. – Он не мог вспомнить, как ее зовут, хотя однажды Ньютон обратился к ней по имени в его присутствии. Каких только шуточек не отпускали лаборанты насчет отношений Ньютона с этой женщиной! – Проходите, согрейтесь.

– Спасибо. – Она с немного виноватым видом прошмыгнула внутрь и закрыла за собой дверь. – Меня прислал мистер Ньютон.

– Вот как? – Он провел ее к камину. – Вам стоило одеться потеплее.

Гостья, кажется, вспыхнула – или, возможно, ее щеки просто раскраснелись на холоде.

– Я не часто выхожу из дому.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-бестселлер

Нежность волков
Нежность волков

Впервые на русском — дебютный роман, ставший лауреатом нескольких престижных наград (в том числе премии Costa — бывшей Уитбредовской). Роман, поразивший читателей по обе стороны Атлантики достоверностью и глубиной описаний канадской природы и ушедшего быта, притом что автор, английская сценаристка, никогда не покидала пределов Британии, страдая агорафобией. Роман, переведенный на 23 языка и ставший бестселлером во многих странах мира.Крохотный городок Дав-Ривер, стоящий на одноименной («Голубиной») реке, потрясен убийством француза-охотника Лорана Жаме; в то же время пропадает один из его немногих друзей, семнадцатилетний Фрэнсис. По следам Фрэнсиса отправляется группа дознавателей из ближайшей фактории пушной Компании Гудзонова залива, а затем и его мать. Любовь ее окажется сильней и крепчающих морозов, и людской жестокости, и страха перед неведомым.

Стеф Пенни

Современная русская и зарубежная проза
Никто не выживет в одиночку
Никто не выживет в одиночку

Летний римский вечер. На террасе ресторана мужчина и женщина. Их связывает многое: любовь, всепоглощающее ощущение счастья, дом, маленькие сыновья, которым нужны они оба. Их многое разделяет: раздражение, длинный список взаимных упреков, глухая ненависть. Они развелись несколько недель назад. Угли семейного костра еще дымятся.Маргарет Мадзантини в своей новой книге «Никто не выживет в одиночку», мгновенно ставшей бестселлером, блестяще воссоздает сценарий извечной трагедии любви и нелюбви. Перед нами обычная история обычных мужчины и женщины. Но в чем они ошиблись? В чем причина болезни? И возможно ли возрождение?..«И опять все сначала. Именно так складываются отношения в семье, говорит Маргарет Мадзантини о своем следующем романе, где все неподдельно: откровенность, желчь, грубость. Потому что ей хотелось бы задеть читателей за живое».GraziaСемейный кризис, описанный с фотографической точностью.La Stampa«Точный, гиперреалистический портрет семейной пары».Il Messaggero

Маргарет Мадзантини

Современные любовные романы / Романы
Когда бог был кроликом
Когда бог был кроликом

Впервые на русском — самый трогательный литературный дебют последних лет, завораживающая, полная хрупкой красоты история о детстве и взрослении, о любви и дружбе во всех мыслимых формах, о тихом героизме перед лицом трагедии. Не зря Сару Уинман уже прозвали «английским Джоном Ирвингом», а этот ее роман сравнивали с «Отелем Нью-Гэмпшир». Роман о девочке Элли и ее брате Джо, об их родителях и ее подруге Дженни Пенни, о постояльцах, приезжающих в отель, затерянный в живописной глуши Уэльса, и становящихся членами семьи, о пределах необходимой самообороны и о кролике по кличке бог. Действие этой уникальной семейной хроники охватывает несколько десятилетий, и под занавес Элли вспоминает о том, что ушло: «О свидетеле моей души, о своей детской тени, о тех временах, когда мечты были маленькими и исполнимыми. Когда конфеты стоили пенни, а бог был кроликом».

Сара Уинман

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Самая прекрасная земля на свете
Самая прекрасная земля на свете

Впервые на русском — самый ошеломляющий дебют в современной британской литературе, самая трогательная и бескомпромиссно оригинальная книга нового века. В этом романе находят отзвуки и недавнего бестселлера Эммы Донохью «Комната» из «букеровского» шорт-листа, и такой нестареющей классики, как «Убить пересмешника» Харпер Ли, и даже «Осиной Фабрики» Иэна Бэнкса. Но с кем бы Грейс Макклин ни сравнивали, ее ни с кем не спутаешь.Итак, познакомьтесь с Джудит Макферсон. Ей десять лет. Она живет с отцом. Отец работает на заводе, а в свободное от работы время проповедует, с помощью Джудит, истинную веру: настали Последние Дни, скоро Армагеддон, и спасутся не все. В комнате у Джудит есть другой мир, сделанный из вещей, которые больше никому не нужны; с потолка на коротких веревочках свисают планеты и звезды, на веревочках подлиннее — Солнце и Луна, на самых длинных — облака и самолеты. Это самая прекрасная земля на свете, текущая молоком и медом, краса всех земель. Но в школе над Джудит издеваются, и однажды она устраивает в своей Красе Земель снегопад; а проснувшись утром, видит, что все вокруг и вправду замело и школа закрыта. Постепенно Джудит уверяется, что может творить чудеса; это подтверждает и звучащий в Красе Земель голос. Но каждое новое чудо не решает проблемы, а порождает новые…

Грейс Макклин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее