Человек, упавший на Землю

Однажды, более года тому назад, он заметил Фарнсуорту, что заинтересовался музыкой. Это только отчасти было правдой, поскольку земные мелодии и тональные системы всегда были ему немного неприятны. Он, впрочем, начал интересоваться музыкой с исторической точки зрения, ибо питал интерес ко всем аспектам человеческого фольклора и искусства – интерес, выработанный годами просмотра телепрограмм и подпитываемый долгими ночами чтения книг уже здесь, на Земле. Вскоре после того, как Ньютон обронил это замечание, Фарнсуорт подарил ему замечательно точную многомерную систему динамиков (часть компонентов основывалась на патентах «У. Э. Корп.»), а также нужные усилители, источники звука и так далее. Три человека с научными степенями в области электротехники встроили систему в кабинет. Досадные хлопоты, но Ньютону не хотелось задеть чувства Фарнсуорта. Инженеры вывели все ручки управления на небольшую медную панель (сам он предпочел бы что-нибудь менее строгое: тонко расписанный фарфор, например) на боковой стороне книжного шкафа. Фарнсуорт также дал ему автоматически загружающийся картридж на пять сотен записей, выполненных на стальных шариках, патентами на которые владела «У. Э. Корп.», заработавшая на них по меньшей мере двадцать миллионов долларов. Нажимаешь кнопку, и шарик размером с горошину падает в паз на картридже. Крошечный, медленно передвигающийся сканер считывает его молекулярную структуру, и микроскопические узоры превращаются в звуки оркестра, или поп-группы, или акустической гитары, или вокала. Ньютон почти не пользовался этой аппаратурой. По настоянию Фарнсуорта он прослушал несколько симфоний и квартетов, но они практически ничего для него не значили. Странно, что земная музыка так и не открыла ему своей красоты. Некоторые другие формы искусства, пусть даже с подачи воскресного телевидения (самого скучного и претенциозного), могли по-настоящему его тронуть, особенно скульптура и живопись. Возможно, он видел по-человечески, а слышал как-то иначе.

Уже подходя к своей комнате, размышляя о кошках и людях, он под влиянием внезапного порыва решил послушать записи и нажал кнопку, включая симфонию Гайдна, которую горячо советовал Фарнсуорт. Раздались звуки, четки и боевитые, не имеющие, в его понимании, ни логической, ни эстетической связи. Все равно как если бы американец слушал китайские мелодии. Ньютон налил себе неразбавленного джину и выпил глоток, пытаясь уследить за бегущими мимо звуками. Он собирался сесть на диван, когда в дверь внезапно постучали. Он вздрогнул, выронил стакан, и тот разбился у ног. Впервые в жизни Ньютон заорал:

– Что там, черт побери?

Как же он все-таки уподобился землянам!

Из-за двери донесся испуганный голос Бетти Джо:

– Снова звонит мистер Фарнсуорт, Томми. Он настаивает. Говорит, я должна убедить вас…

Голос Ньютона смягчился, но гнев еще не остыл.

– Передайте ему: «Нет». Скажите, я никого не принимаю до завтра; ни с кем не желаю говорить.

Минуту было тихо. Он смотрел на осколки стакана, потом ногой задвинул самые крупные под диван. Снова голос Бетти Джо:

– Ладно, Томми. Я передам. – Она помолчала. – Отдохните, Томми. Слышите?

– Хорошо. Отдохну.

Ньютон слышал ее удаляющиеся шаги. Подошел к книжному шкафу. Другого стакана не было. Он уже хотел было позвать Бетти Джо, но вместо этого взял почти полную бутылку, отвернул колпачок и глотнул из горлышка. Остановил Гайдна – кого он пытается обмануть, силясь понять подобную музыку? – и переключился на подборку народных мелодий, старых негритянских песен, музыки галла[17]. По крайней мере, в их словах было что-то для него понятное.

Из динамиков зазвучал низкий глубокий голос:

Всякий раз, как иду к мисс Лулу,
Меня кусает ее старый пес.
Всякий раз, как иду к мисс Салли,
Меня кусает ее бульдог…

Ньютон задумчиво усмехнулся; слова песни, казалось, что-то в нем затронули. Он уселся на диван с бутылкой в руке. Начал думать о Натане Брайсе и об их сегодняшнем разговоре.