Человек в бандане. История онкологического пациента, рассказанная от первого лица

Нет, это даже смешно вспоминать: боялся, что красивая девочка из какого-нибудь богатого издательского дома Conde Nast меня отошьёт, потому что у меня зарплата меньше, чем у них там. И вообще у меня работа не звёздная, и я почти всё время на фрилансе. И отшивали, кстати. Только, разумеется, зарплата тут ни при чём, они и не в курсе были, сколько у нас там чего, чёрного-белого плюс-минус гонорары-премии. Просто когда ты так к себе относишься, как ко второму сорту, то и женщины это чувствуют. Им и в штатное расписание заглядывать не нужно. Сейчас я от таких комплексов избавился. Наоборот, я крут, что пишу о чём хочу, живу с этого. Вот целую книгу накатал, как видите.

К этому тексту, который начался как серия отчаянных постов в фейсбуке, я тоже с самого начала профессионально относился – чтоб читать можно было всем. Чтоб чётко и ясно.

В общем, писатель или не писатель, способности или нет, но тот детский дневничок мне прокачал скилл, как сейчас говорят. То есть развил и укрепил способность писать о чём угодно быстро и внятно. Это и стало моим ремеслом. В школе за него платили пятёрками за сочинение, во взрослой жизни – гонорарами. Или даже – зарплатой.

То, что я меломан, это, безусловно, влияние семьи. Поющего деда и играющей на фортепиано мамы. Мама играла для себя и для гостей. С годами всё реже и реже, но всё-таки иногда её пробивало сесть за инструмент. Сет-лист обычно был такой: «Лунная», полонез Огинского (ля минор), «Метель» Свиридова, вальс Шопена до-диез минор. Последнее – одно из самых моих любимых произведений вообще. Я его собираю до сих пор в разных исполнениях. Мать, понятно, не виртуоз, но её прочувствованная игра у меня до сих пор в ушах. Жаль, что запись так и не сделал. Правда, наше пианино «Родина» в последние лет десять звучало не очень (сейчас я его отдал одному коллеге, у которого две прилежные дочки, которые отлично играют, пианино слегка починили, и оно зажило новой жизнью). А когда-то звучало очень даже.

Никогда терпеть не мог так называемую советскую эстраду. Всегда, правда, смотрел «Песню года» и прочие телеконцерты. Магнитофона в доме не было, был проигрыватель «Аккорд» у мамы и её коллекция грампластинок – в основном пианисты и Пугачёва. Запиленные этим адским «Аккордом». Ещё – польское издание Билли Холидей и советская лицензия дуэтного альбома Диззи Гиллеспи и Оскара Питерсона. Я тогда не подозревал, что камерный джаз, особенно би-боп, хар-боп и кул, станет моей любимой музыкой. Тогда я любил всякие ретро-песни. «Веселится и ликует весь народ» – «Попутная песня» Глинки и Кукольника тогда часто звучала в кино и по телевидению. Мне прям очень нравилась. Форма, наверное, привлекала. Хотя я такого термина не знал. Из-за формы же этой зафанател от песни Don’t Stop Me Now (Queen)[1]. Подумал: вот ведь настоящая музыка, как там части меняются, почти как в симфонии! Ну ерунду подумал: не в симфонии, а в сонате! А их же «Богемская рапсодия» – это соната и есть. Просто со словами.

Лет в тринадцать я открыл для себя рок-музыку. Копил деньги на магнитофон. Бабушка хваталась за голову: «Купим ему магнитофон – он учиться перестанет!» Бабушке как педагогу почему-то было невдомёк, что интерес к учёбе пропадает из-за плохого преподавания всякой ерунды, а не из-за магнитофона. Как бы то ни было, но магнитофон я купил. По иронии судьбы, первую нормальную запись импортного музона мне сделал как раз таки ученик моей бабушки. «Железная» советская кассета на 60 минут, с одной стороны – Modern Talking, с другой – Greatest Hits, Queen. Почему-то именно эта музыка. Про Queen я на тот момент ничего не знал, но они стали моей судьбой. А «Модный тонкий» как было не моим, так и осталось. Кстати, недавно у меня сорвалось интервью с Томасом Андерсом из-за проблем с телефонной линией. Жаль, интересно было узнать, что он думает про свою непреходящую популярность в нашей стране.

Начало девяностых менее всего подходило для занятий музыкальной журналистикой. Решение было совершенно идиотским, к реальной жизни не имеющим никакого отношения. Ну и я сам: образования музыкального нет (в музыкалку идти отказался наотрез, самому учиться бренчать на дедовой семиструнной гитаре было лень), знаний каких-то тоже, коллекция записей – обычная, как у любого подростка. Но вот хотелось в этом всём разобраться и разбираться. Я хотел быть культурологом, хотя слова такого не знал.

Да, и ещё деталь. В 1991 году я зафанател от группы Guns N’Roses. А их фронтмен – «солист», как тогда говорили, прям как будто речь о симфоническом оркестре или балете, – Аксель Роуз ввёл моду на мужские платки. Банданы. В огурцах, как у нас говорят, или узор parsley, как он называется в англоязычных странах. Я себе тоже такую бандану купил. Отрастил волосы. Щеголял так. Всем было ясно, кого я косплею (тогда говорили: под кого косит). Даже на время получил прозвище Эксл. На время.

Посчастливилось попасть на первый московский концерт «Ганзов». Такие вот выводы сделал: