Человек в безлюдной арке

Протасов никогда не общался с шантрапой, однако кое-что из воровского жаргона знал и с горем пополам ухватил смысл рассказа. Правда, не вник в последнюю фразу про «чичи».

– …Я вообще в людные местечки – ни ногой, – заверил Мишка. – Вот солнце чуток прогреет – пойду другой угол искать. Может, сарай какой разыщу или голубятню.

– Верняк, так и надо. Я б тебя на Малую Андроновскую свел – там моя алюра ( алюра – девушка)проживает, – сказал Амбал, – да не могу. Ее папаша больно злой на меня…

Солнце поднималось все выше, освещая вымытые дождем улицы посвежевшего города. Пацаны спустились с чердака, осторожно выбрались из заброшенного дома. Оглядываясь и прислушиваясь, прошли пустырем к Дровяному переулку. Тут решили попрощаться.

– Ну, держи краба, – протянул руку Амбал, – ты, Миха, теперь мой корень.

Тот пожал руку и, прежде чем направиться в свою сторону, спросил:

– Слушай, а мелочи у тебя не найдется?

Вопрос был необычным. Юный бандит нахмурился.

– Я не просто так прошу, – поспешил объясниться Протасов. Вынув из кармана фотокарточки, он показал их новому приятелю.

– Вот. Могу продать задешево.

Амбал усмехнулся и принялся рассматривать голых женщин.

– Старые. Затертые, – оценил он через минуту. – На трешке сойдемся?

Цены после начала войны начали расти. Однако на три рубля можно было затариться ржаным хлебом и еще прикупить папирос.

Мишка быстро согласился:

– Давай!

– Не шурши граблями, а шелести рублями. – Амбал с улыбкой протянул ему трешку.

Получив деньги, Протасов помчался в ближайший магазин…

Глава пятая

Москва; июль 1945 года

Короткая июльская ночь заканчивалась, над восточной окраиной столицы занималась заря. Появились дворники в светлых холщовых фартуках и в таких же рукавицах, за углом прогрохотал первый трамвай. Простые горожане в этот ранний час еще спали, а в окнах Управления Московского уголовного розыска уже горел свет.

Ивана Харитоновича ждать не пришлось – он прибыл в Управление почти одновременно с основной группой. По его мрачному лицу подчиненные поняли: жертва нападения не выжила.

– Помер. Едва доехали до больницы, стали выгружать носилки, тут он и отошел. Крови много потерял, – пояснил Старцев. И попросил: – Чайку бы испить, а, братцы?..

Схватив пустой чайник, молодой Ким бросился в коридор.

Вася Егоров коротко доложил о результатах осмотра места преступления и опроса проживающих поблизости граждан.

– Я догадывался, что у него есть мотив, – негодовал Старцев, расхаживая по кабинету и оставляя за собой клубы табачного дыма. – Чуяло мое сердце, что вторая версия слабовата. Уж больно, сукин сын, хитер и осторожен!..

После изучения материалов недавних убийств у сыщиков появилось две версии происходящего. Первая предполагала похождения матерого убийцы, скрупулезно готовящего свои преступления. Подготовка заключалась в поиске жертвы и слежке за ней, в выборе места и времени нападения. Мотивы, побуждающие преступника к убийству определенных людей, пока были не ясны – над этим предстояло поработать. Вторая версия отличалась чрезвычайной простотой, однако сбрасывать ее со счетов никто не собирался.

В январе и в апреле 1945 года муровцы задержали двух убийц; один орудовал на юго-востоке столицы в районе Ленинской слободы, другой – на юго-западе, у Воробьевского шоссе. Оба к моменту задержания успели отправить на тот свет в общей сложности девять граждан.

При первых же контактах с задержанными оперативники поняли, что перед ними абсолютно невменяемые люди, что позже подтвердили и медики. Так что в «общении» с новым убийцей следовало быть готовым ко всему. На этот раз группе Старцева повезло. Девушки, ставшие случайными свидетелями нападения на мужчину в Земском переулке, спугнули своими криками убийцу, и у того впервые дрогнула рука. Жертва носила фамилию Зиновьев – в кармане несчастного лежали документы. Лезвие ножа попало ему в шею под углом, по касательной траектории. Тем не менее рана оказалась смертельной – Зиновьев скончался спустя минут сорок. Врач «Скорой помощи», сопровождавший потерпевшего в больницу, протестовал, но Старцев все-таки успел задать ему несколько вопросов.

Пока Костя Ким заваривал чай, Иван делился полученными сведениями:

– Сразу после нападения Зиновьев в шоковом состоянии повалился на асфальт. Убийца услышал женский визг и заметался: то ли хотел добить жертву вторым ударом, то ли не знал, куда бежать. В этот момент он и выронил зеркальце.

– Какое зеркальце? – перебил Бойко.

– Женское. Небольшое такое.

– Но мы не нашли там осколков!

– Все верно. Оно не разбилось, потому что было заключено в бронзовую оправу. Этакую… «резную, с гравировкой в виде разных завитушек и буквой «А» в середине», – как сказал покойный Зиновьев. Упало оно перед его носом с характерным звоном. Он хоть и с дыркой в шее был, не заметить зеркальца при таком раскладе не мог.

– Там же было темно, – не сдавался Бойко.

Во время войны он нарвался на немецкую мину-ловушку в виде автоматического карандаша и лишился пальца. С тех пор подвергал сомнению любой факт и перепроверял его по три раза.