Человек в черном

Я все продолжал смотреть на нее – и боюсь, что глаза мои высказали больше, чем слова. Если она сомневалась в этом прежде, то теперь должна была понять, что я люблю ее все так же, как прежде. Но, по-видимому, мой взгляд скорее опечалил, чем смутил ее. Я сделал неудачную попытку поправиться.

– Брат ваш имеет право говорить с вами откровенно? – спросил я.

Она ответила утвердительно, но тем не менее встала, собираясь идти, и стала ласково прощаться, желая показать – как я, по крайней мере, надеялся, – что на этот раз она прощает меня.

– Не зайдете ли вы к нам завтра? – спросила она. – Можете ли вы простить мою мать так же великодушно, как простили меня? Я по крайней мере постараюсь, чтобы она отнеслась к вам справедливо!

Она протянула мне руку на прощание. Как мог я ответить ей? Если бы я был человеком решительным, я бы вспомнил, может быть, что для меня было бы лучше редко встречаться с ней. Но у меня слабый характер и я принял ее приглашение посетить ее на следующий день.

30 января

Я только что вернулся от нее.

Мысли у меня путаются – виной тому ее мать. Лучше было бы, если бы я не ходил к ним. Я думаю, уж в самом деле не дурной ли я человек, но только до сих пор не знал об этом?

Когда я вошел в гостиную, мистрис Эйрикорт была там одна. Судя по развязности, с которой она встретила меня, казалось, что несчастье, обрушившееся на ее дочь, не укротило эту ветреную женщину.

– Дорогой Винтерфильд, – сказала она, – я поступила безбожно. Я не стану говорить, что, по-видимому, все в Брюсселе было против вас, но скажу только, мне не следовало доверять обстоятельствам. Вы – потерпевшее лицо, прошу вас, простите меня. Будем продолжать рассуждения на эту тему или протянем друг другу руки и прекратим разговор?

Я, конечно, протянул руку. Мистрис Эйрикорт заметила, что глазами я ищу Стеллу.

– Садитесь, – сказала она, – и будьте столь добры довольствоваться моим обществом взамен более приятного. Если я не устрою всего, то – с лучшими намерениями – в свете вы и моя дочь поставите себя в неловкое положение! Сегодня вы не увидите Стеллу. Это невозможно – и я скажу вам почему. Я старая светская женщина и все могу сказать. Моя невинная дочь умерла бы скорее, чем призналась в том, что я скажу вам. Могу я предложить вам что-нибудь? Завтракали ли вы?

Я просил ее продолжать. Ее слова привели меня в недоумение и даже испугали.

– Хорошо, – произнесла она, – вы, может быть, удивитесь, услышав, что я скажу вам, но я не допущу, чтобы все шло так, как идет до сих пор. Мой презренный зять вернется к жене.

Ее слова поразили меня, и я, вероятно, выказал свое удивление.

– Подождите, – продолжала мистрис Эйрикорт. – Пугаться тут нечего. Ромейн слабохарактерный безумец, а загребущие руки отца Бенвеля, наверное, глубоко погрузились в его карманы. Но, если я только не ошибаюсь, в Ромейне есть еще остатки стыда. Вы возразите, что после его поступка на это мало надежды. Очень может быть. Но тем не менее я взываю к его чувствам. Он уехал в Рим, и – излишне прибавлять – не оставил адреса. Конечно, отец Бенвель позаботился об этом. Но это ничего не значит. Кто так много вращается в обществе, как я, имеет определенную выгоду: у того всюду есть хорошие знакомые, которые всегда готовы помочь, если только не просишь у них денег взаймы. Я написала письмо Ромейну, адресовав его на имя одного из моих знакомых в Рим. Где бы он ни был, мое письмо дойдет до него.

До сих пор я слушал довольно спокойно, естественно, предполагая, что мистрис Эйрикорт надеется на силу своих собственных доводов и убеждений. Со стыдом признаюсь в этом даже самому себе: мне было приятно чувствовать, что с таким фанатиком, как Ромейн, в ста случаях против одного нельзя было ожидать успеха.

Следующие слова мистрис Эйрикорт тотчас же заставили меня изменить свой недостойный образ мыслей.

– Не думайте, что я пыталась убеждать его, – продолжала она. – Мое письмо немногословно. Стелла имеет право, против которого он не сможет устоять. Я буду справедлива к нему. Он, уезжая, не знал об этом. Я сообщаю ему в своем письме, об отправке которого дочь моя и не подозревает, какого рода это право.

Она остановилась. Глаза ее смягчились, и голос стал тише – она уже не походила на ту мистрис Эйрикорт, которую я знал.

– Через несколько месяцев моя бедная Стелла станет матерью. Мое письмо призывает Ромейна к жене и ребенку.

Мистрис Эйрикорт замолчала, видимо ожидая, что я выскажу какое-нибудь мнение.

В первую минуту я не мог говорить. Мать Стеллы никогда не была высокого мнения о моих умственных способностях. Теперь я, вероятно, показался ей глупейшим из ее знакомых.

– Вы плохо слышите, Винтерфильд? – спросила она.

– Нет.

– Вы поняли меня?

– О да.

– Так почему же вы ничего не говорите? Я хочу знать, что думает мужчина в этом случае? Боже, какой вы трус! Поставьте себя на место Ромейна и выскажите свое мнение. Если бы вы бросили Стеллу…

– Я бы никогда не бросил ее, мистрис Эйрикорт.