Дело действительно плохо, но то, что меня касается, имеет и хорошие стороны. Мои недостойные сомнения и зависть являются мне в еще худшем свете, чем прежде. Как ревностно я защищал отца Бенвеля! И как он обманул меня! Доживу ли я до того времени, когда иезуит попадется в свои собственные сети!
Вчера мне было грустно, что я не получил известия от Стеллы. Сегодня утром я был вознагражден: получил от нее письмо.
Она нездорова и не знает, что делать с матерью. По временам оскорбленная мистрис Эйрикорт побуждает ее принять крайние меры, она желает поставить свою дочь под защиту закона и добиться восстановления ее супружеских прав или развода. Но временами она совершенно падает духом и объявляет, что не может при ужасном положении Стеллы встречаться с обществом и советует немедленно уехать в какой-нибудь городок на материке, где можно жить дешево. Стелла не только согласна, но рада принять это последнее предложение. Она доказывает это, обращаясь в приписке за советом ко мне, без сомнения, вспоминая счастливые дни, когда я ухаживал за ней в Париже и нас посещали в отеле мои многочисленные иностранные знакомые.
Эта приписка к письму дала мне предлог, которого я искал. Я прекрасно знал, что лучше бы мне вовсе не встречаться с ней, а между тем с первым же поездом поехал в Лондон с единственной целью увидеть ее.
Я застал мать и дочь в гостиной. Это был один из дней, когда мистрис Эйрикорт упала духом. Взглянув на меня, она попыталась придать своим маленьким глазкам выражение трагического упрека, покачала своей крашеной головой и сказала:
– О Винтерфильд, я не ожидала от вас этого! Стелла, принеси мне флакон.
Но Стелла сделала вид, что не поняла намека. Она так ласково приняла меня, что я чуть не заплакал. О, если б ее матери не было в комнате! Но она была здесь, и мне ничего не оставалось, как тотчас же приступить к делу, будто я был поверенным в делах этих дам.
Мистрис Эйрикорт начала с того, что стала выговаривать Стелле, зачем она спрашивала у меня совета, и затем стала уверять меня, что не имеет намерения уезжать из Лондона.
– Как же мне тогда быть со своим домом? – спросила она раздраженно.
Я знал, что она называла «своим домом» квартиру в верхнем этаже, которую всегда могла оставить, но не сказал ничего, а обратился к Стелле:
– Я припомнил несколько мест, которые могли бы вам понравиться, ближайшее из них – дом одного французского семейства, – старого джентльмена и его жены. У них нет ни детей, ни квартирантов, но я думаю, что они охотно бы приняли моих знакомых, если только их свободные комнаты не заняты. Они живут в Сен-Жермене, около самого Парижа.
Я поступил хитро – подобно самому отцу Бенвелю – и, сказав последние слова, посмотрел на мистрис Эйрикорт.
Париж оправдал надежды, возлагаемые мною на него, она не могла устоять против искушения и не только уступила, но даже назначила плату, которую могла бы предложить за квартиру.
Когда я стал прощаться, Стелла шепотом поблагодарила меня.
– Мое имя не названо, но о моем несчастье рассказывают газеты, – сочувствующие мне знакомые уже начинают приезжать, чтобы утешить меня. Я умру, если вы не поможете нам уехать в город, где меня никто не знает.
Сегодня ночью я отправляюсь с почтовым поездом в Париж.
Вечер. Я только что вернулся из Сен-Жермена. Прибегая к различным хитростям, мне наконец удалось все устроить. Я начинаю думать, что я иезуит по природе, вероятно, между мною и отцом Бенвелем имеется какое-нибудь отвратительное сходство.
Мои друзья, месье и мадам Вилльрэ, охотно примут двух леди-англичанок, которых я знаю уже много лет. Они могут за неделю приготовить для приема мистрис Эйрикорт и ее дочери вместительную и хорошенькую квартиру в нижнем этаже дома, доставшегося мадам Вилльрэ в наследство от одного из ее предков.