Человек в черном

– Молчите. Вы не знаете, что могло бы случиться. Приказываю вам вообразить себя слабохарактерным, суеверным, эгоистичным, словом – фанатиком-безумцем. Понимаете? Теперь скажите мне: могли бы вы устоять и не вернуться к жене, если бы вас призывали к ней во имя вашего ребенка? Могли ли бы вы устоять против такого зова?

– Вероятно, нет.

Я старался отвечать спокойным голосом, но мне было нелегко. Я завидовал, сердился, был эгоистом – никакими словами нельзя передать моих мыслей в это мгновение. Никогда я никого так не ненавидел, как ненавидел Ромейна в эту минуту.

– Черт возьми! Он вернется.

В этих словах выразилось мое глубокое чувство.

Мистрис Эйрикорт была удовлетворена. Со своей обычной легкостью и доверчивостью она перешла к другому предмету разговора.

– Теперь, конечно, вам понятно, что, во избежание сплетен, вы не должны видеться со Стеллой иначе, как в моем присутствии. Моя дочь не должна подавать своему мужу – ах, если б вы знали, как я ненавижу этого человека! – я говорю, не должна подавать своему мужу никакого повода для ответа, что он не вернется к ней.

Если только мы дадим этому старому иезуиту хотя бы малейшую возможность, он сделает Ромейна священником прежде, чем мы успеем оглянуться. Дерзость этих папистов действительно неимоверна. Помните, как они, обходя наши законы, поставили здесь епископов и архиепископов? Отец Бенвиль последовал их примеру и обошел наши законы о браке. Я в таком негодовании, что не могу объясняться с обычной ясностью. Говорила вам Стелла, что он действительно поколебал веру Ромейна в его брак? А, понимаю! Она умолчала об этом и имела на то причины.

Я вспомнил о загнутой странице письма. Мистрис Эйрикорт открыла мне то, что дочь ее, по деликатности, пожелала скрыть. Она сообщила мне, как возмущался ее зять моим гражданским браком с ее дочерью.

– Да, – говорила она, – эти католики все на один покрой. Моя дочь – я говорю не о моей милой Стелле, а о выродке-монахине – воображает себя выше матери. Говорила я вам, что она имела дерзость сказать, что будет молиться за меня? Та же история, что с отцом Бенвелем и папской пропагандой! Теперь скажите мне, Винтерфильд, не находите ли вы сами, принимая во внимание все обстоятельства дела, что вам, как умному человеку, следует возвратиться в Девоншир, пока мы находимся в нашем настоящем положении? Если вы возьмете с собой в вагон теплый плед, газеты и журналы для развлечения, путь покажется вовсе не таким длинным. А Бопарк, прелестный Бопарк, как в нем удобно жить зимой! Вам невольно позавидуешь – такой популярностью вы пользуетесь в окрестности. Возвращайтесь-ка домой! Возвращайтесь!

Я встал и взялся за шляпу. Она потрепала меня по плечу.

Я готов был задушить ее в эту минуту. А между тем она была права.

– Вы извинитесь за меня перед Стеллой? – спросил я.

– Друг мой, я сделаю больше, я буду воспевать вас, как говорят поэты.

В неудержимой радости, что ей удалось справиться со мной, она начала говорить самые несуразные вещи.

– Я люблю вас как мать, – уверяла она меня, прощаясь, – и почти готова поцеловать вас.

Но на всем лице мистрис Эйрикорт не было ни одного местечка неподкрашенного, ненапудренного, я не поддался искушению и отворил дверь. Уходя, я не мог удержаться, чтобы не высказать одну, последнюю просьбу:

– Дайте мне знать, когда получите вести из Рима, – сказал я.

– С большим удовольствием, – весело ответила мистрис Эйрикорт. – Прощайте, друг мой, прощайте!

Я пишу это в то время, когда слуга укладывает мой чемодан. Странник знает, что это значит. Во всяком случае собака рада, что уезжает из Лондона. Я думаю, не нанять ли мне яхту и не отправиться ли в кругосветное плавание? Лучше было бы никогда мне не видеть Стеллу!

Вторая выписка

Бопарк, 10 февраля

Наконец пришло письмо от мистрис Эйрикорт.

Ромейн даже не прочитал его, оно было возвращено ей отцом Бенвелем. Мистрис Эйрикорт, конечно, разозлилась. В унижении, перенесенном ею, ее утешает только то, что дочь ничего не знает о всей этой истории. Она просит меня – совершенно без нужды – хранить секрет, и посылает мне копию с письма отца Бенвеля: