Человек в чужой форме

Перед Колькиным мысленным взором вспыхивала волшебными огнями карта Союза, от Калининграда до Владивостока, и разворачивались дали, раскрашенные в самые заманчивые цвета. Военспецы — народ, востребованный повсеместно, их занимают не только на сугубо оборонные объекты. Сталинград, Севастополь, Днепрогэс, Волховстрой, каналы Волго-Донской, Волго-Балтийский, — да куда угодно, везде открыта дорога!

Колька размечтался: «А уж если к токарному ремеслу освоить еще и водительское дело — так это какое подспорье».

Пельмень вернул приятеля в реальную жизнь:

— Пойдем технику глядеть.

Они покинули казарму и направились в сторону одного из ангаров. Андрюха по-хозяйски отворил небольшую дверь.

— Вот тут у нас техника, а это вот Андрей Михалыч, завгар.

— Я самый, — согласился названный товарищ, вылезая из-под капота черной, таинственно мерцающей «Победы». — Чего вы тут?

— Да вот, это Николай Пожарский, у нас трудиться будет, — не моргнув, отрапортовал Анчутка.

— Это дело, — одобрил Михалыч, — и кем?

— Токарь я.

— Полезный товарищ. Добро пожаловать, заходи, осматривайся.

В гараже было сумрачно, тепло от печки и интересно. Когда глаза привыкли, Колька разглядел в глубине ангара технику — выстроенные в ряд трактор, экскаватор, два грузовика, полуторка и трехтонка. Пельмень со знанием дела разъяснял:

— Американские машины хороши, спору нет. У нас в Кишиневе «Форд» имеется, легонький такой, и «студебекер» мощный. Только вот карбюратор сверху, чуть подсосешь, все он свечи забрызгивает. У печки начинаешь сушить — из них фосфор прямо ползет…

Он, как боевого коня, по-свойски, похлопал машину по боку.

— Ничего. Наш пятый «ЗИС» очень неплохой, где угодно пройдет, семь десятков лошадей, шесть цилиндров, трехтонка, а и четыре тонны увезет. Если заведется, конечно.

Колька спросил, глядя на незнакомую штукенцию, типа прицепа или плуга, с колесами:

— А это что за техника?

— Это канавокопатель, — пояснил Пельмень, — бросил кто-то, мы нашли и отремонтировали. Нечего разбрасываться.

— Гладко излагаешь, — подал голос завгар, — а вот я просил тебя свечи поменять, ты поменял?

Спрашивая, он вытирал руки чистой тряпицей, вытер и отбросил в ведро. Этот факт Кольку поразил: «Смотри-ка, куча ветоши, один раз ручки протрет — и складирует. Богач и чистюля».

— Так точно, менял, Андрей Михайлович, — отрапортовал Пельмень.

— На сало никак? Смотри, черные.

Андрюха сник.

— Или опять катался?

Пельмень увял совершенно.

— Я тут только, по двору. Перегазовал, случайно вышло.

— Ох, смотри у меня. Накажу! — Тут Михалыч, случайно уловив Колькин горящий взгляд, спросил: — Токарь, что уставился, как на елку? Иди, полюбопытствуй, пока дружок твой, негодник, исправляться будет.

Пельмень, облегченно вздохнув, тюленем нырнул под капот, а Колька, затаив дыхание, нажал сияющую ручку, отворил тяжелую дверь.

«Победа» внутри казалась огромной, бескрайней, как огромная квартира, заставленная двумя диванами, обтянутыми прохладной кожей. Высоченный потолок, посредине которого сияла настоящая люстра, загибался шикарным сводом и завершался где-то за задним диваном.

— Садись. Чего, сдрейфил? — шутливо поторопил Михалыч.

Дважды просить Кольку не пришлось — он тотчас влез за руль и едва сдержал скупые сопли радости, а также желание немедленно надуть губы и «поехать», бибикая, куда глаза глядят. Как сквозь вату он услышал шаги и голос Кузнецова:

— Здравствуйте, товарищи. Что, захворала машинка?

Колька заметался, дернул ручку, но дверь почему-то не поддалась. Пришлось сидеть смирно, глядя прямо честными глазами. Михалыч кивнул на Пельменя, вытянувшегося во фрунт:

— Вот, Максим Максимович, свечи меняет.

— Занимайтесь, не спешите.

Увидев Кольку, приветливо кивнул:

— А, рабочий класс. Николай, разговор есть… Желаете, значит, в увээр, вольнонаемным?

«Вот спасибо Ольке. Ну и Вячеславовне тоже», — порадовался Колька и подтвердил, что да, хотел бы.

Порасспросив кратко — кто таков, кто отец, где проживает, — Кузнецов сказал, что попробует решить вопрос. Ликование Колькино было велико, но промолчать о главном значило совершить подлость, и потому он решился:

— Максим Максимович, у меня судимость.

— Ох, — полковник потер лоб, — неаккуратно, Пожарский, неаккуратно. Доложите детали.

Колька сосредоточенно, стараясь ничего не упустить, поведал подробности своих «подвигов», рассказал и о своих надеждах на УДО, на то, что говорил по этому поводу Сорокин.

— Сорокин, значит, — повторил Максим Максимович, как будто взяв услышанное на заметку, — начальник отделения?

— Так точно.

— Бывалый товарищ, — то ли спросил, то ли уточнил Кузнецов, — сложилось такое впечатление. Что ж… обещать я вам ничего не стану, сами понимаете.

— Понимаю, — вздохнул парень.

— Но приложу все усилия, — обнадежил полковник, — каждый может оступиться. Не шельмовать же до конца жизни. Вот и ваши друзья, Яков и Андрей… они вам уже поведали, при каких обстоятельствах мы с ними познакомились.

Колька с готовностью кивнул.

— И ведь не первый раз они по карманам промышляли? — как бы мимоходом спросил Кузнецов, глядя с хитрецой.

— Они честные люди, — твердо и прямо соврал Николай.