Пендерецкий с особой остротой и болью относился к теме холокоста. Он родился и вплоть до юношеской поры проживал в небольшом городке Дэмбица, неподалеку от Освенцима. Окна квартиры, где обитала семья Пендерецких, выходили на ратушную площадь. Именно здесь в 1942 году произошел геноцид еврейского населения. Невзирая на запрет старших, девятилетний Кшиштоф пробрался на чердак и с ужасом наблюдал за ликвидацией еврейского гетто, а потом еще долгие годы переживал в своих снах этот кошмар. Нет ничего удивительного в том, что после успешного композиторского взлета и успехов, произошедших в начале 1960-х, уже в 1963 году наконец нашла выход после пережитого в детстве острейшая экспрессионистская реакция.
Речь о «Бригаде смерти», которая задумывалась как радиоопера, но в итоге получилась получасовая радиопередача для чтеца и магнитной ленты. Источником текста стал подлинный документ – дневник чудом спасшегося из концлагеря подо Львовом молодого еврея Леона Величкера (Leon Wieliczker). Он принадлежал к так называемой Бригаде смерти (Sonderkommando 1005). Жуткие, дикие описания в дневнике Величкера процесса сжигания десятков тысяч трупов были опубликованы в 1946 году Центральной еврейской исторической комиссией (Centralna Žydowska Komisja Historyczna). Литератор Ежи Смотер (Jerzy Smoter) на основе этого дневника приготовил либретто. Его «каталог ужасов» – не плод воображения художника-экспрессиониста, а подлинный документ, не имеющий ничего общего с эпатажем. Хотя сперва и производит именно такое впечатление.
В произведении использован известный в истории экспрессионизма метод: переход натурализма в сферу вселенского зла. Переход этот либо мгновенный, как в «Бригаде» или оратории “Dies irae”, либо постепенный, наращивающий и демонизирующий инфернальные события, затягивающие героя или героев в фатальную, роковую «воронку» (оперы «Люденские демоны», «Черная маска»).
В дневнике Величкера передана страшная деградация человека, поглощаемого кошмаром действительности. Последние строки, выбранные для финала произведения: «…выхватывает ребенка из рук матери. Берет его за ножки и разбивает о дерево. Кровавые останки бросает в огонь». Трагизм существования и самое ужасное – бессилие человека перед бессмысленной жестокостью себе подобных – об этом хотел «кричать» автор радиооперы. Отметим также сходную трактовку образов человеческого насилия – и бессилия перед ними в разных сферах польского искусства и литературы послевоенного времени (живопись А. Врублевского, поэзия и драматургия Т. Ружевича, проза Т. Боровского, театр Е. Гротовского и др.).
Премьера «Бригады смерти» состоялась в январе 1964 года в Варшаве на концерте Польского музыкального издательства (чтец – выдающийся актер Тадеуш Ломницкий (Tadeusz Lomnicki), музыкальное оформление – электронное, созданное в Экспериментальной студии Польского радио. Звуки, сопровождающие чтеца, транслировались из динамиков; два рефлектора проецировали два цвета – мертвенно-голубой и кричаще-красный. «Зрители не знали, как реагировать на ужасы бесстрастного документального текста и агрессивность звуковой электроники, вторгающейся в текст с ничем не ограниченной формой протеста»3. Аплодисментов не было. После гробового молчания люди поднялись и покинули зал.
Обложка книги Леона Величкера «Бригада смерти»
Сразу же после исполнения произведения в прессе завязалась широкая и остронегативная по отношению к автору дискуссия, в которой участвовали самые видные представители искусства и литературы. В ответ на беспощадную критику композитор был вынужден снять это сочинение из своего каталога, однако совершенно был с такой оценкой не согласен. Много позже, в 2012 году, когда я завершала свою монографию о Пендерецком, состоялось мое интервью с ним 28 мая («На пороге 80-летия»)4. Вот цитата оттуда: «Дневник Величкера <…> (который) читать страшно и дико, был переиздан в 2012 году, в 70-ю годовщину трагедии, и в этот же день была исполнена моя опера. <…> Еще одним аргументом в пользу того, что опера имеет право на жизнь, стал факт ее исполнения на <…> “Варшавской осени” 2011 года, где она в конкурсе произведений заняла первое место. Так что, видимо, я был прав»5. В другом интервью, данном М. Томашевскому в начале XXI века, композитор также отстаивает свой экспрессионизм, не соглашаясь с предлагаемой умеренностью выразительных средств: «Несомненно, это произведение воздействует подобно удару по голове, но этого было не избежать»6.