Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда

Мы замолчали. Я ел яичницу. Каролина слегка наморщила свой длинный нос, кончик его задергался: так бывает у нее всегда, если что-нибудь взволнует или заинтересует ее.

— Ну? — не выдержала она.

— Скверно. Меня поздно позвали. Вероятно, она умерла во сне.

— Знаю, — снова сказала сестра.

Тут уж я рассердился:

— Ты не можешь этого знать. Я узнал об этом только там и ни с кем еще не говорил. Может быть, твоя Энни — ясновидящая?

— Я узнала это не от Энни, а от молочника. А он — от кухарки миссис Феррар.

Как я уже сказал, Каролине не требуется выходить из дома, чтобы быть в курсе всех событий. Она может не двигаться с места — новости сами прилетят к ней.

— Так отчего же она умерла? Разрыв сердца?

— Разве молочник тебе не сообщил? — саркастически осведомился я. Но Каролина не понимает сарказма.

— Он не знает, — серьезно объяснила она.

Я решил, что поскольку Каролина так или иначе все равно скоро узнает, то почему бы не сказать ей?

— Она умерла от слишком большой дозы веронала[166]. Последнее время у нее была бессонница. Видимо, она была неосторожна.

— Чушь, — сказала Каролина. — Она сделала это сознательно. И не спорь!

Странно, что когда вы втайне что-то подозреваете, то стоит кому-нибудь высказать подобное же предположение вслух, как вам непременно захочется его опровергнуть. Я негодующе возразил:

— Вот опять ты не даешь себе труда поразмыслить! С какой стати миссис Феррар кончать жизнь самоубийством? Вдова, еще молодая, богатая, превосходное здоровье. Нелепость! Ей бы жить да жить!

— Вовсе нет. Даже ты должен был заметить, как она изменилась за последние полгода. Комок нервов. И ты сам только что признал, что у нее была бессонница.

— Каков же твой диагноз? — холодно спросил я. — Несчастная любовь, я полагаю?

Моя сестра покачала головой.

— Угрызения совести! — изрекла она со смаком. — Ты же не верил мне, что она отравила своего мужа. А я теперь совершенно в этом убеждена.

— По-моему, ты нелогична. Уж если женщина пойдет на убийство, у нее хватит хладнокровия воспользоваться его плодами, не впадая в такую сентиментальность, как раскаяние.

— Может, и есть такие женщины, — покачала головой Каролина, — но не миссис Феррар. Это были сплошные нервы. Она не умела страдать и захотела освободиться. Любой ценой. Мучилась оттого, что сотворила. Мне очень жаль ее.

Не думаю, чтобы Каролина испытывала сострадание к миссис Феррар, пока та была жива. Но теперь, когда та уже не могла больше носить парижские платья, Каролина была готова пожалеть ее. Я твердо заявил Каролине, что она несет вздор. Я был тем более тверд, что в душе отчасти соглашался с нею. Однако не годится, чтобы Каролина узнавала истину по какому-то наитию свыше. Ведь она не замедлит поделиться своим открытием со всей деревней, и все подумают, что оно основано на моем медицинском заключении. Жизнь порой бывает очень нелегка.

— Вздор, — ответила Каролина на мои возражения. — Вот увидишь, она оставила письмо, в котором признается во всем.

— Она не оставляла никаких писем, — ответил я резко, не сознавая, к чему приведут мои слова.

— А, — сказала Каролина, — значит, ты об этом справлялся? В глубине души, Джеймс, ты со мной согласен! Ах ты, мой милый старый притворщик!

— В подобных случаях необходимо рассмотреть и возможность самоубийства, — возразил я.

— Будет следствие?

— Может быть. Но если я смогу с полной ответственностью заявить, что это — несчастный случай, вероятно, следствия не будет.

— А ты можешь? — спросила Каролина проницательно.

Вместо ответа я встал из-за стола.

Глава 2 Кингз-Эббот и его обитатели

Прежде чем рассказать дальше, следует, пожалуй, дать представление о нашей, так сказать, местной географии. Наша деревня Кингз-Эббот — самая обыкновенная деревня. Наш город — Кранчестер — расположен в девяти милях. У нас большая железнодорожная станция, маленькая почта и два конкурирующих универсальных магазина. Молодые люди покидают деревню при первой возможности, но зато у нас изобилие старых дев и офицеров в отставке. Наши увлечения и развлечения можно охарактеризовать одним словом — сплетни.

В Кингз-Эббот есть только два богатых дома. Один — «Королевская лужайка» — унаследован миссис Феррар от ее покойного мужа. Другой — «Папоротники» — принадлежит Роджеру Экройду. Экройд всегда интересовал меня как законченный образчик деревенского сквайра[167]. Он похож на одного из тех румяных, спортивного склада джентльменов, которые непременно появляются на фоне зеленой лужайки в первом действии старомодных музыкальных комедий и поют песенку о том, что собираются поехать в Лондон. Теперь на смену музыкальным комедиям пришли ревю, и деревенские сквайры вышли из моды. Впрочем, Экройд, разумеется, вовсе не деревенский сквайр, а весьма преуспевающий фабрикант вагонных колес. Ему пятьдесят лет, он краснолиц и добродушен. Большой друг священника, щедро жертвует на приход (хотя в домашней жизни чрезвычайно скуп), шефствует над крикетными матчами, юношескими клубами, обществом инвалидов, короче говоря — он душа нашей мирной деревни Кингз-Эббот.