Человек в литературе Древней Руси

Какова была действенная роль характеристик князей в описании и истолковании исторических событий в летописи? Летописцы Древней Руси придавали исключительное значение в историческом процессе поступкам князей, их распоряжениям, их политике. События вершатся, с точки зрения летописцев, волей князей, но это не означает признания роли их личных, индивидуальных характеров в историческом процессе. Только в конце XVI – начале XVII в. внимание авторов исторических повестей, русских статей в «Хронографе» и публицистических произведений, как мы уже видели, оказалось приковано к реальным личным характерам исторических лиц, якобы обусловливавшим собой движение исторического процесса. В летописях XI–XIII вв. дело обстоит значительно проще: здесь почти нет столкновений характеров и нет связи развития исторических событий с характерами их участников, но есть столкновения интересов, притязаний, генеалогические споры. При этом по большей части каждый князь совершает свое жизненное дело как представитель определенной ветви княжеского рода. Этот взгляд также шел от жизни. Жители городов и княжеств приглашали, встречали или прогоняли князей как носителей определенных династических интересов и династической традиционной политики, определяемой местом данного князя в генеалогическом дереве княжеского рода. Так, например, новгородцы говорят Всеволоду Юрьевичу Суздальскому: «Не хочем сына твоего, ни брата, ни племени [вашего, но хочем племени] Володимера»[181]. Киевляне говорят Изяславу Мстиславичу: «Княже! ты ся на нас не гневай, не можем на Володимире племя рукы възняти»[182]. Собираясь убить Игоря Ольговича, киевляне говорили: «Мы ведаем, оже не кончати добромь с тем племенем, ни вам, ни нам, коли любо»[183]. Посылая за новыми князьями к Михаилу и Всеволоду Суздальским, суздальцы, ростовцы и переяславцы говорят им: «Ваю отець добр был, коли у нас был; а поедьта к нам княжить, а иных не хочем»[184]. Сын, следовательно, принимался по отцу. Так было и в других случаях: внук приглашался по деду и прадеду, по принадлежности его к определенному роду, т. е., по понятиям того времени, к определенной политической линии.

В свою очередь, и князь говорит своим горожанам: «Вы есте людие деда моего и отца моего, а бог вы помози»[185]. Родовая политика, честь, традиции рода ясно осознавались и самими князьями. Андрей Владимирович Добрый, сын Владимира Мономаха, говорил по поводу своей готовности пострадать за свою отчину: «Обаче не дивно нашему роду, тако и преже было же»[186]. Эта родовая политика часто называется в летописи «путем», «честью» и «утверждением» предков. Князья нередко предпринимают те или иные действия, чтобы «поискати отець своих и дед своих пути и своей чести»[187]. Изяслав Мстиславич посылал своих послов в Чернигов к Владимиру и Изяславу Давыдовичам с многозначительными словами: «Се есмы путь замысли велик, а то есть утвержение дед наших и отець наших»[188].

Князья «ревнуют» своим предкам, стремятся «поревновать» своим отцам и дедам. Самое понятие «ревности» предкам переносится из светской области и в церковную. «Ревновать» отцу своему можно не только в воинской славе, но и в церковной. Вдова Глеба Всеславича «велику имеяше любов с князем своим, к святей богородици и к отцю Федосью, ревнующи отцю своему Ярополку»[189].

В некрологических характеристиках князей постоянно упоминается эта родовая политика, родовой «путь» и «пот», их «ревность» предкам. Так, например, о сыне Владимира Мономаха, Мстиславе Великом, автор некролога говорит, что он «наследил отца своего пот, Володимера Мономаха великаго»[190]. Князья и сами постоянно осознают себя «Володимеровым племенем»[191] или «Ольговичами», «единого деда внуками»[192], «внуками Ярославлими» или «Всеславлими».

Индивидуальность князя, в летописном изображении, вырисовывалась из сравнения его с князьями его рода, которым он «ревновал» в своих действиях и княжении. В некрологической характеристике брата Игоря Святославича Новгород-Северского говорится, что он «во Олговичех всих удалее рожаемь, и воспитаемь, и возрастом, и всею добротою и мужьственою доблестью, и любовь имеяше ко всим»[193].