Человек в литературе Древней Руси

Экспрессивность действий подчеркивается длинными речами, которые произносят действующие лица. Эти речи должны изобразить отношение людей к событиям и, главное, их душевное состояние в связи с этими событиями. Они при этом отнюдь не индивидуальны, лишены характерности, изображают чувства абстрактно, с точки зрения автора, а не произносящего их лица. Вот как, например, говорит о своем нежелании войти в пламень вместе со Стефаном пермский волхв: «…немощно ми ити, не дерзаю прикоснутися огню, щажуся и блюду приближитися множеству пламени горящу, и яко сено сый сухое, не смею воврещися, да не яко воск тает от лица огню, растаю, да не ополею яко воск и трава сухаа, и внезаапу сгорю огнем и умру, и к тому не буду, и кая будеть полза в крови моей, егда сниду во истление, волшество мое переиме[т] ин, и будет двор мой пуст, и в погосте моем не будет живущаго». Эту речь волхв произносит трижды, «пометая себе, биаше челом, и припадаа к ногама» Стефана, «обавляше вину сущу свою, и немощь свою излагаа, суетство же и прелесть свою обличаа»[263].

Прямая речь служит здесь для выражения душевного состояния действующего лица. Она насыщена в произведениях этого времени цитатами из псалмов, в ней произносятся слова молитв, но в ней нет «речевой характеристики» действующего лица. По стилю речь действующего лица не отличается от речи автора, она также абстрактна, книжна, учена, пользуется теми же приемами. Длиннейшие речи могут вкладываться в уста толпы, язычники могут употреблять фразеологию псалмов, эмоционально-хаотическая риторика находит здесь такое же применение, как и во всем произведении в целом.

2

Новое в изображении человека может быть отмечено не только в житиях святых. Жанр житий только наиболее характерен для этого времени. Черты нового стиля могут быть отмечены в «Задонщине», живописующей события Куликовской битвы «буйными словесы». Сравнительно со «Словом о полку Игореве» «Задонщина» гораздо более абстрагирует и «психологизирует» действие, многие из речей, произносимые действующими лицами, носят условный характер; это не реально произнесенные речи, как в «Слове о полку Игореве». Усилена экспрессивность изложения. Такой экспрессивный характер носит сцена бегства татар, которые бегут, «скрегчюще зубы своими, дерущи лица своя», и произносят длинные, явно вымышленные речи.

Особое значение в развитии представлений о человеке имеет «Русский Хронограф» – памятник середины XV в., очень близкий по стилю (хотя и не тождественный) русским панегирическим житиям Епифания Премудрого, но имеющий и свои особенности в связи со своим полупереводным характером. «Русский Хронограф», как это блестяще доказано А. А. Шахматовым, восходит к «Хронографу», составленному в России в 1442 г.[264] Пахомием Сербом (Логофетом).

Составитель «Хронографа» широко воспользовался всеми доступными ему в России материалами по всемирной истории. В качестве источников для своей компиляции составитель использовал вторую русскую редакцию «Еллинского летописца»[265], существование которого уже для XIV в. было доказано А. А. Шахматовым[266]. Кроме этого, составитель пользовался сербским сборником житий, в который входили «Паралипомен» Зонары, «Житие Стефана Лазаревича», сербская «Александрия», «Житие Стефана Дечанского» и «Житие Илариона Меглинского». А. А. Шахматов видит источник этой части «Хронографа» в протографе рукописи б. Московской духовной академии, № 230. Из другого источника составитель «Хронографа» воспользовался «Житием Саввы»[267] и «Хроникой Манассии» (А. А. Шахматов видит последний источник в протографе списка Новгородской Софийской библиотеки, № 1497).

Как доказано А. А. Шахматовым, уже составитель первоначальной редакции «Русского Хронографа» Пахомий Логофет вставил в нее статьи русского содержания, воспользовавшись для этого русскими летописями[268] и русскими историческими повестями. Помимо этих привлеченных материалов, Пахомий Логофет добавил ряд статей собственного сочинения, из них главная – «Повесть об убиении Батыя»[269].

Как бы ни были разнородны источники «Хронографа», принципы изображения в нем человека более или менее едины.