Человек в литературе Древней Руси

Глава шестая Идеализирующий биографизм XVI в.

Образование централизованного Русского государства в конце XV – начале XVI в., а затем постепенное его укрепление и расширение, продолжавшиеся до последней четверти XVI в., принесли с собой повышенный интерес к биографиям крупных государственных деятелей: московских государей и их предков – князей владимирских, тверских и других, митрополитов, русских святых и т. д.

Создается «Летописец» начала царствования Ивана Грозного с центральной ролью последнего, «Степенная книга» – обширнейшее собрание биографий русских исторических лиц, «История о великом князе московском» Андрея Курбского. Интерес к биографиям вообще отразился в Великих Четьих минеях митрополита Макария; интерес к биографиям деятелей русской истории в некоторой степени проникает в Никоновскую летопись. Создаются и другие произведения, в которых все большее и большее внимание уделяется жизни крупных государственных деятелей.

Отныне происходит перемещение в отношении представлений об истории и об историческом деятеле. С точки зрения авторов феодального периода, от XI в. и до XVIII в. история вершится крупными государственными деятелями, но если раньше, до XVI в., в летописях и в исторических повестях князья изображались только постольку, поскольку они вершили эту историю, то теперь, в XVI в., возникает самостоятельный интерес к жизни исторического лица – интерес настолько сильный, что сама история становится как бы частью его жизни. Различие здесь принципиальное: с одной стороны – отдельные биографические сведения, входящие в общий состав русской истории, а с другой – цельные биографии, из которых слагается течение исторической жизни; но различие это не дало существенно новых принципов в изображении человека. Это период стилистического эклектизма, период соединения старого стиля монументального средневекового историзма, продолжавшего еще отчасти сказываться в летописании, со стилем эмоционально-экспрессивным.

Перед нами рост интереса к жизни государственных деятелей, но рост не столько качественный, сколько количественный, соединенный, впрочем, с изменениями в жанрах исторической прозы, с развитием повествовательного начала.

Развитие повествовательности, которое может быть отмечено в летописи[331], в письменности вообще и даже в живописи[332], привело к тому, что в литературу, как и в живопись, постепенно начинает проникать вымысел, пока еще очень неоткровенный, клонящийся главным образом к приукрашиванию героев.

Это стремление к вымыслу, хотя и осторожное, было все же замечено. Стоглавый собор 1551 г. судил нововведения в иконописи – употребление символов и аллегорий, – возвращая иконопись к ее старому историческому направлению. Стоглавый собор запрещал «самосмышление» иконописцев – вымысел, фантазию. Собор предписывал, чтобы икона была изображением «по подобию», т. е. чтобы в ней были внешние черты сходства, но одновременно требовал, чтобы изображение было «по существу».

Последнее требование было направлено на то, чтобы в нем не было несущественных, случайных и «временных» деталей[333].

Начинатель многих литературных предприятий XVI в. митрополит Макарий сам «бе иконному писанию навычен». Вот почему то обстоятельство, что отвергнутое Стоглавым собором 1551 г. «самосмышление» было принято затем собором 1553 г., во главе которого стоял Макарий, приобретает особое значение для литературы.

Спор не закончился. Единомышленники Висковатого, выступавшего на соборе 1553 г. против новшеств в иконописи, продолжали обвинять Макария, что он допустил «самосмышление» в создании икон и лишил иконопись ее прежней «историчности».

В конечном счете вымысел был допущен в иконопись, но вымысел в весьма ограниченной форме – в форме аллегорических и символических сюжетов.

«Самосмышление» сказалось и в литературе. В повествование вводятся вымышленные речи героев, действие домысливается с точки зрения общих норм христианской морали и феодального поведения[334]. Домысливается назидательное истолкование событий. И т. д. Повествовательное начало развивается в сильнейшей степени.

* * *

Наиболее отчетливо биографизм XVI в. сказался в «Степенной книге». Она представляет собой пышную портретную галерею деятелей русской истории, но портреты эти вполне условны: они официальны и церемониальны, утомительно однообразны своим обилием, несложными приемами идеализации.