Доктор Отто Ранк был терапевтом, наиболее убедительно показавшим, что прошлое и будущее живут в психологическом настоящем. В 1920-х ортодоксальный психоанализ изобиловал надуманными экскурсами в прошлое, полностью лишенными реалистичности и динамичности и грозившими превратиться в омертвевшие интеллектуальные упражнения, интересные археологам, но утратившие всякую способность приводить к изменениям в жизни человека, за что некогда сам Фрейд критиковал академических ученых. Ранк вернул психотерапию к реальности, показав: все, что в прошлом было важно для данной личности, например отношения раннего детства, будет перенесено ею в настоящие отношения. Ранние отношения человека с отцом и матерью проявляются ныне в том, как он выстраивает отношения с терапевтом, женой или работодателем (Фрейд удачно называл это «переносом»). Человеку не нужно просто
Жить в непосредственном моменте настоящего не так просто, как может показаться на первый взгляд. Поскольку для этого необходима высокая степень осознанности самого себя как переживающего «я». Чем менее человек осознает себя тем,
Но чем больше человек осознан, то есть чем больше он ощущает себя как действующий, направляющий агент своей деятельности, тем более он будет живым и тем лучше он будет откликаться на настоящее мгновение. Как и осознание самого себя, такое ощущение реальности настоящего можно культивировать. Полезно чаще спрашивать себя: «Что я переживаю в данный момент?» или: «Где я – что наиболее важно для меня с эмоциональной точки зрения в настоящий момент?».
Столкновение с реальностью настоящего момента зачастую порождает чувство тревоги. На базовом уровне тревога смутно ощущается как «обнаженность»; чувство столкновения со значимой реальностью, от которой человек не может укрыться, убежать или спрятаться. Это похоже на чувство, которое переживаешь, внезапно столкнувшись с человеком, которого некогда любил и которым восхищался: чувствуешь интенсивную связь, на которую необходимо как-то реагировать, сделать с ней что-нибудь. Все дело в интенсивности опыта, прямом и непосредственном столкновении с реальностью момента; так происходит и в творчестве: человека посещают чувство обнаженности, тревога созидания и радость.
Более понятной причиной появления тревоги при столкновении с настоящим является возникающий при этом вопрос о принимаемых решениях и ответственности. Человек вряд ли может многое изменить в прошлом, равно как и в отдаленном будущем, но как приятно все же помечтать о них! Как это избавляет от забот, от тягостных мыслей: что же делать со своей жизнью?! Тот человек, который поссорился с женой, может поговорить об этом со своей матерью и почувствовать облегчение, тогда как разговор с женой о причинах ссоры предполагает, что рано или поздно перед ним встанет вопрос: как он предлагает в этих обстоятельствах поступать? Легче фантазировать на тему «когда я обзаведусь семьей», чем ответить на вопрос: «Почему я не пытаюсь исправить свои отношения?»; проще предаваться размышлениям о «моей будущей работе, которую я найду после колледжа», чем о том, почему моя учеба больше не кажется мне интересной, как и о том, зачем люди вообще поступают в колледж.
Наиболее действенный способ гарантировать ценность будущего, как мы отмечали, состоит в том, чтобы мужественно и конструктивно встретить настоящее. Ибо будущее рождается из настоящего и создано им. Фауст говорит правду в приведенной выше цитате: «Воплощены следы моих борений, и не сотрутся никогда они». Иными словами, любой созидательный поступок несет отблеск вечности. И это так не в силу какого-нибудь церковного догмата, не попросту из-за «вечной жизни в памяти потомков», но потому, что, как мы показали в предыдущем параграфе, ключевым свойством творческого акта человеческого сознания является то, что он не ограничен количественным временем. Никто не оценивает картину по тому, сколько часов труда в нее было вложено или насколько она большая: так разве можем мы оценивать наши действия по стандартам ниже, чем мы используем для живописи?