Человек в стене

Альва осторожно поскребла по поверхности панельки, и под ногти забились мелкие частички краски. Вдоль краев были закрашенные винтики. Альва поискала какую-нибудь ручку типа дверной, но ничего подобного не обнаружила.

Она нажала на края панельки. Может, она открывается так же, как кухонные шкафчики? В них вделаны такие пружинки, которые открывают дверцы, если нажать на них внизу. Но, кажется, тут пружинок не было, и Альва снова провела пальцами по древесине. Она попыталась подцепить панельку за край, но и уцепиться было не за что. Однако девочка продолжала свое расследование.

— Альва, чем ты там занята? — донесся с кухни голос Ваньи. — Иди завтракать.

Она пошла на кухню. Ванья выключила воду и принялась трясти кистями рук, чтобы они высохли.

— Что ты сделала с кухонным полотенцем?

— Я его не видела.

Ванья вздохнула и вытерла руки о джинсы.

— Тогда, значит, это твои сестры куда-то его дели. Я практически уверена, что вешала его на крючок.

Альва подумала, не спросить ли мать про панельку внутри шкафа. Но Ванья углубилась в чтение газеты, и девочка подумала, что лучше ей помалкивать.

Позавтракав и почистив зубы, она вернулась в свою комнату. Едва переступив порог, она сразу же поняла: все дело в запахе. Вот что стало другим — запах. В комнате пахло чем-то кислым и застоявшимся, вроде застарелого пота. Совсем не так, как обычно.

* * *

Желтые ногти Вэ скребли сухую шелушащуюся кожу. Он чесал колени, пока не ободрал с них струпья. Пошла кровь, и тогда он перестал чесаться, встал и открыл лаз в квартиру.

Вечер только начался, и Дагни сидела на диване рядом с маленьким мальчиком. Тут же стояла пустая собачья лежанка. Руки Дагни дрожали сильнее обычного. Вэ закрыл глаза и представил, как шерсть собачонки мягко касается его ноги. Боль, которая терзала его грудь, нарастала, и, чтобы прекратить это, он заставил себя переключиться на мальчика.

На столе стояла вазочка с конфетами. Дагни пододвинула ее к мальчику. Тот взял одну конфету и развернул сделанный из фольги фантик. Дагни разгладила его, сложила и сунула в карман.

Вэ смотрел на ребенка и старую женщину. Между ними пролегли многие годы. Это доказывает, что возраст дружбе не помеха, подумал он и взял метлу.

Он подмел пол, собрал на совок кучку пыли и крысиного дерьма. Потом смахнул паутину и отодрал от коленей окровавленные бумажные салфетки.

Биргит всегда содержала все в чистоте. До того как заболеть, она постоянно что-то намывала и начищала. Хотя бы раз в день она пылесосила, а еще мыла все поверхности, включая и пол. Пока она этим занималась, Вэ приходилось сидеть с ногами на диване, чтобы не наследить на безупречном полу.

А еще мать была поборницей гигиены, она часто и подолгу мыла руки. «Раз, два, три», — считала она, и так до ста, и все это время терла руки щеткой под краном. Иногда она по полчаса не выключала воду. Тогда ее руки становились ярко-красными, они прямо-таки пылали, лежа у нее на коленях, до тех пор пока не наступала пора повторить всю процедуру с самого начала.

Вэ уселся на пол. Он внезапно почувствовал слабость. Иногда его подолгу клонило в сон и голова кружилась так, что ему казалось, будто она поднимается куда-то в воздух, отрываясь от шеи. Бывало, что его внезапно начинало трясти в судорогах, и тогда конечности переставали его слушаться, но, к счастью, такого ни разу не случилось в чьей-нибудь квартире. Он напомнил себе, что нужно выпить на ночь полуобезжиренное молоко, оно обычно помогало в таких случаях. И от вызванного экземой ужасного зуда за ушами и под коленями оно помогало тоже.

Воспоминание о матери пришло и ушло. Он часто думал о ней, но теперь вспоминал ее не с такой тоской, как раньше. Странно. Наверное, ему должно было бы ее не хватать, но он понятия не имел, какие чувства следует испытывать, когда по кому-нибудь скучаешь.

Он поднялся, взял висящий на ремне нож и принялся остругивать балку, коснувшись которой можно было запросто посадить занозу. С годами его ладони затвердели и покрылись мозолями, но это же не значит, что можно наплевать на порядок и не следить за тем, как выглядит все вокруг. Это особенно важно, если вдруг нагрянут гости, подумал он, но быстро отогнал эту мысль.

Вэ трудился тихо, поэтому мальчик и Дагни не могли услышать его через стенку. Когда он сделал перерыв и заглянул в лючок, то увидел, что Дагни вышла из гостиной, оставив мальчика в одиночестве.

Мальчик, одетый в белую рубашку и черные джинсы, был примерно Альвиного возраста и определенно одного с ней роста. А еще у него были такие же тонкие и светлые волосы, как у Альвы.

Вэ чувствовал тяжесть ножа, который все еще держал в руках. Он провел большим пальцем по лезвию. Интересно, что он почувствует, если приставит острие к шее мальчика и слегка нажмет на нож? Промнется ли кожа вовнутрь или сразу же проткнется, раскрывшись, как царапины на его коленях? И будет ли кровь, которая польется из раны, такой же темной, как жидкость, что сочилась изо рта Лили, или ярко-красной?