Человек в стене

— По соображениям безопасности и конфиденциальности я не могу подтвердить или опровергнуть, содержится ли у нас Томас Вярн. Если вы хотите связаться с заключенным, вам нужно заполнить форму для подачи заявления. Соединить вас с офисом тюремной службы в Норрчепинге?

Глаза Альвы жгло, но она не плакала. Казалось, все внутри у нее то ли пересохло, то ли вымерзло.

Она положила трубку, ничего не сказав. Еще только рассветало, солнце отражалось от металлических крыш, и его лучи вонзались в поверхность стола, как копья.

У нее не было сил даже, чтобы поднять руку и тем более чтобы вернуться в комнату. Когда Ванья проснулась и пришла на кухню, Альва сидела на том же месте.

— Ты уже встала? — проговорила Ванья, завязывая поясок халата. Она остановилась у стола и спросила, показывая на клочок бумаги с телефоном: — Где ты это взяла?

Ванья орала на Альву все утро. Снова и снова ее крик оглашал кухню, и когда вечером девочка ложилась спать, эхо слов матери продолжало звучать у нее в голове.

— Залезла в мой кошелек, как какой-нибудь чертов подросток! Деньги хотела украсть, да?! У меня больше сил никаких нет! Ну что мне, черт возьми, с тобой делать?! Ты же понятия не имеешь, что у меня сейчас за жизнь! Я на грани срыва, и тут ты собралась к папочке сбежать! И это несмотря на все, что я для тебя делаю, глупая девчонка!

Часы пробили два, и до Альвы донесся звон церковных курантов. Она подумала, что лучше уж крики, чем такая вот полная тишина. Холодная давящая тишина, которая нависла над головами, когда Ванья замолчала, и никуда не делась ни за ужином, ни до конца вечера.

* * *

Большая жирная крыса прошмыгнула по проходу под ногами Вэ и снова исчезла в темноте. Его передернуло. Пожалуй, пришло время поставить еще несколько крысоловок.

Крысы появлялись и исчезали волнообразно. Несколько лет назад было настоящее нашествие — целые сотни грызунов. Однажды он, открыв свою кладовку с припасами, застал около десятка в ящике, где хранилась вся его еда. Когда он поднял крышку, крысы лишь посмотрели на него, а потом продолжили свою трапезу.

Именно то, что они даже не попытались удрать, напугало его сильнее всего. Они не знали, кто тут главный.

В остальные годы крыс почти не было, они подыхали от яда или перебегали по трубам или через канализацию в соседние дома.

Как-то раз он услышал по радио, что, где бы ты ни находился в Стокгольме, в радиусе пяти метров от тебя обязательно есть крыса. Эта мысль ужаснула его. Его ужасало и то, о чем ему напоминали крысы, — то, что он живет второсортной жизнью, хотя изо всех сил пытается сделать свой дом гостеприимным и удобным.

Становилось холодно. Чтобы не замерзнуть, ему приходилось ночевать в квартирах. В проходах постоянно гуляли сквозняки, а снаружи, за стенами, наступила зима. Накануне он видел из кухонного окна Дагни первые снежинки. В три часа уже темнело.

Вэ думал о тех временах, когда ощущал на коже жар солнца. Тогда они ездили на озеро в меловом карьере неподалеку от города. Биргит любила поплавать, а озеро было уединенным. Никто, кроме них, туда не ездил, и они распаковывали свои корзинки и расстилали одеяло на песке. Идеально чистая вода сияла лазурью и светилась на фоне белых берегов.

Вэ вспоминал, как впервые снял рубашку и стоял на солнце — восьмилетний мальчик, высокий и костлявый, с белой до полупрозрачности кожей. Он повернул тогда лицо к небесам и почувствовал себя как-то странно. Солнечные лучи одновременно и грели, и щекотали. До этого он только сидел иногда у открытого окна в кухне, но ощущение, когда солнце ласкает все тело, было совершенно другим. Он постелил полотенце на берегу у кромки воды, и солнце двигалось над ним, докрасна опаляя кожу.

И никаких людей — это было самым главным. Вэ не выносил, когда люди подходили слишком близко к нему, а уж если они с ним заговаривали, он воспринимал это как насилие. Тогда он накрывал голову одеялом и лежал не шевелясь, пока Джим не хлопал его по плечу и не сообщал, что опасность миновала. В первый раз Биргит просто молча стянула с него одеяло, но Вэ принялся завывать и брыкаться так отчаянно, что мать с отцом обзавелись синяками, пока пытались его успокоить. Джим тоже предпочитал уединение. Бывало, что бормотание и невнятные звуки, которые вырывались из Вэ, все усиливались, и иногда его речь прерывалась на полуслове.

С тех пор как Вэ выбирался из дому днем в последний раз — единственная его попытка сходить в магазин, — минули годы. Он почти забыл ощущение от солнечного света, это особенное тепло, когда кто-то как будто гладит кожу.