Дарвин снял это кажущееся противоречие. Ему было известно, что бо́льшая часть потомков гибнет, лишь некоторые доживают до половой зрелости и затем еще меньшее число сами приносят потомство. Так, взрослая самка одного из видов тихоокеанского лосося производит около 6000 икринок, которые затем оплодотворяются одним-единственным самцом. Однако если количество животных на протяжении поколений остается примерно постоянным, это значит, что из 6000 оплодотворенных яиц в среднем вырастает единственная самка и единственный самец, которые затем станут размножаться в возрасте пяти лет. В популяциях серебристых чаек благополучная пара производит три яйца за один гнездовой сезон, то есть около 30 яиц за жизнь. Из этих яиц по статистике развиваются лишь две взрослые серебристые чайки, которые в свою очередь производят потомство. При этом самые большие потери происходят до достижения половой зрелости. В некоторых популяциях из 2 % отложенных яиц птенцы не вылупляются. А из тех птенцов, что все-таки вылупились, около 40 % гибнут до того, как станут способными к полету, большинство — в первую неделю жизни, а еще 40 % — в первую зиму.
Дарвин пришел к выводу, что вовсе не случай определяет, какие именно особи выживут и оставят потомство, а какие — погибнут. Больше шансов будет у того, кто по причине генетических задатков лучше приспособлен к среде, то есть будет лучше опознавать врага, находить пищу, ухаживать за противоположным полом и заботиться о потомстве. Генетические задатки, позволившие родителям выжить и оставить потомков, передаются следующему поколению, в то время как наследственный материал менее успешных пропадает.
Процесс естественного отбора со временем все лучше приспосабливает животных определенной популяции к внешней среде. Одновременно он приводит к тому, что их поведение запрограммировано на главную цель — как можно эффективнее передать гены следующему поколению. Это значит, что конечная цель любых действий животного — увеличение репродуктивного успеха, выражаясь языком эволюционных биологов, — максимизация дарвиновской приспособленности.
Однако многие десятки лет у этой теории была большая проблема. Среди прочего она постулировала: под воздействием естественного отбора животные «запрограммированы» на эгоистичное поведение. Они ставят все свои действия на службу
Многие пчелы и осы, а также все муравьи живут обществами. Отдельные животные при этом подразделены на касты, выполняющие различные функции. Так, способная к размножению самка отвечает за продолжение рода, рабочие муравьи берут на себя заботу о потомстве, а солдаты защищают колонию. Примечательно, что рабочие муравьи стерильны, они не размножаются.
Именно в этом и проблема — каким образом естественный отбор мог способствовать бездетности, если он в принципе сориентирован на количество потомков? Самке, безусловно, выгодно, если рабочие муравьи кормят ее и ее потомков или жертвуют собой при защите от врагов, однако самим рабочим муравьям это вряд ли приносит пользу. Или предостерегающие крики многих птиц и млекопитающих. Когда одно животное обнаруживает врага, оно издает тревожный крик, и все животные в округе немедленно прячутся. Но ведь кричащий зачастую привлекает внимание хищника к себе самому и таким образом рискует стать жертвой. Такое поведение, кажущееся невыгодным для самого животного, мало согласуется с теорией Дарвина. Оно повышает шансы на выживание других сородичей, увеличивая их шансы на успешное размножение, и в то же время ставит под вопрос сохранение собственной жизни и собственный репродуктивный успех. Если целью любого поведения является максимизация собственной приспособленности, то почему бы животному просто не убежать, отказавшись от рискованных тревожных криков?
Еще один пример — совместное выкармливание детенышей у многих млекопитающих. Так, матери-мыши и матери-львицы кормят молоком не только собственных детенышей, но и потомство других самок, но почему они это делают? Ведь если важно только число собственных детей, то, по теории эволюции Дарвина, они должны сохранять все свои ресурсы на пропитание собственных потомков, а вовсе не помогать лучшему развитию других сородичей.
Примечательно, что и сам Дарвин признавал, что его эволюционная теория не может ясно объяснить возникновение подобного самоотверженного поведения. Больше всего «головной боли» доставлял ему вопрос о том, как естественный отбор мог привести к формированию стерильных каст у общественных насекомых. Он так и не нашел для него приемлемого объяснения, однако, как нам кажется сегодня, был к нему очень близок, когда предполагал, что речь здесь идет о родственных отношениях среди животных.