– Не похоже, что тебя удивишь историями прошлого, так что я не стану.
– Прошлое это инструмент дряхлых кусков дерьма, которые пытаются так навязывать нам свои убеждения. А все лишь потому, что они боятся перемен и из-за своего страха готовы смешивать каждое новое поколение с грязью.
– Довольно категоричное суждение. Когда-нибудь ты ведь тоже состаришься.
– Только телом. Да и то, если доживу до этого момента, что не так уж вероятно. Как там пелось? Война – дело молодых, лекарство против морщин. И черт с ним. Даже если нас всех нахрен сотрет с этой планеты, я не слишком то расстроюсь.
Человек за столом отрицательно покачал головой.
– Несмотря на все твои громкие слова, ты не похож на борца с общественностью. Чего стоит протест на словах? Ты живешь и вращаешься в этом социуме, подстраиваясь под него. Это показное возмущение. Я видел людей, которые шли против всей системы, заранее зная, что проиграют. Ни на что не надеясь, но и отказываясь принять мир таким, какой он есть. Система давила и уничтожала их. Ты не такой. По своей сути ты не бунтарь.
– Что ты можешь знать обо мне? – в глазах парня сверкнули искры злости. – Похоже, ты один из тех уродов, что сидят и учат других жизни, хотя ни черта в ней не понимают. Я думал, что не встречу в таком месте очередного жополиза, но это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Знаешь, что я тебе скажу? Пошел ты.
– Подожди, – что-то в голосе человека за столом, заставило юношу остаться на месте. – Я хочу сказать тебе только одну вещь. Не все люди рождены быть сильными. В этом нет твоей вины. Я действительно понимаю тебя. Тебе ведь просто не нравится этот мир?
Губы парня дрогнули и сжались в тонкую линию.
– Раньше я ненавидел его. Я помню это. Мне не нравится, как он сделан, как он устроен, сколь мерзкое и отвратительное общество построили люди. Я был в бешенстве. Я не знал, как выплеснуть свою злость. Я смотрел на самых безумных и отбитых парней и понимал их, даже разделял их убеждения. Ведь это именно убеждения, а не безумие. Но я слишком слаб, слишком труслив, слишком благоразумен. Я не могу бороться и не могу отдать себя на растерзание, поэтому я приспосабливаюсь. И это жжет мои внутренности, словно выпитая кислота. Я не хочу жить в таком месте, но мне слишком страшно умирать. Я не знаю, что мне делать. Почему я вообще рассказываю тебе об этом?
– Потому что больше некому рассказать. Никто не поймет. Ты сам не до конца понимаешь. Отрицая мораль, ты нуждаешься в ней. Отрицая опыт, ты ищешь его. Ты говоришь, что не желаешь жить, но боишься умереть. Однако дело не в том, что ты боишься смерти. На самом деле тебе страшно сделать выбор. На этом парадоксы не заканчиваются. Не в состоянии сам сделать выбор, ты ненавидишь, когда тебя лишают возможности выбора. В этом твоя проблема. Большинство людей принимают чужой выбор, сделанный за них, как избавление. Ты не способен принять ничего.
– Что мне делать? – тихо спросил парень.
– Человек, как и всякое животное либо бежит, либо приспосабливается. Но люди обладают еще кое-чем. Мы можем выбирать сложный путь. Путь перемен. Измени мир сам или примкни к тем, кто изменит его за тебя. Вот только, скорее всего ты просто исчезнешь без следа, перемолотый исполинскими шестеренками общества. В любом случае, отсутствие выбора тоже выбор. Теперь можешь идти.
Когда юноша ушел, человек за столом раздраженно потер переносицу.
Ты был прав насчет меня, парень. С самого начала. Я могу лишь говорить о переменах, но не способен сам ничего изменить. Я совершаю грех, который и осуждаю. Даю бессмысленную и наивную надежду, которая никогда не воплотится. Это не благое намерение, а моя личная слабость. Я тоже все еще человек.
– Вам здесь не одиноко? – мужчина средних лет, не задумываясь, занял место за столом.
– Хороший вопрос. Расскажу вам любопытную штуку. У японцев есть такое понятие как «кодокуши». В переводе это слово означает – одинокая смерть. Так называется феномен, когда люди умирают у себя дома, забытые всеми. Чаще всего их тела обнаруживают лишь спустя месяцы. Однако существует еще более жуткое определение этого термина. В другом варианте это силуэт человека, образовавшийся в результате истекания из трупа жидкостей в процессе его разложения. Силуэт отпечатывается там, где несчастного застала смерть. Этакий печальный символ человеческого одиночества.
Мужчина поежился и передернул плечами.
– Звучит пугающе.
– Могу ли я жаловаться на свое одиночество, когда все еще жив и не умираю забытый всеми? Хотел бы я спросить этих людей, перед их смертью, о чем они думают. О чем сожалеют? Быть может, они принимают свою смерть с благодарностью, как избавление? Или отчаянно, до последнего момента борются за существование в этом мире, оставляя лишь мрачный след своей борьбы.