Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Ввиду одновременного присутствия в африканском «оплоте римской свободы» столь ослепительной плеяды полководцев, было очень непросто выбрать верховного главнокомандующего. В первую очередь на должность «самого главного» претендовал нумидийский царь Юба, «друг и союзник римского народа», взявший, «из любви к свободе» и ненависти к ее заклятому врагу — узурпатору Цезарю — нещадно гонимых тираном «помпеянцев» под свое крыло и давший им приют, «спаситель Африки» и опытный военачальник. Как, впрочем, и Аттий Вар (как-никак, официальный наместник провинции). И драчливый Цецилий Метелл Сципион — как старейший по званию (он был как-никак консуляром). Кроме того, Метелл усиленно распространял и использовал для поддержания и продвижения своей кандидатуры в Главнокомандующие армией республиканской группировки древнее поверье, согласно которому «Сципионам предназначено судьбой всегда одерживать в Африке победы» (именно поэтому, Цезарь, чтобы противодействовать «помпеянской» пропаганде и доказать неосновательность данного предания, специально назначал — чаще всего, формально — командовать частями своей армии представителей, по большей части, оскудевшего, к описываемому времени, но все еще достаточно многочисленного рода Сципионов, служащих под знаменами «цезарианцев», включая самых захудалых потомков победителя Ганнибала и разорителя Карфагена, именно к которым, в первую очередь, относилось старинное пророчество). Споры за первенство между этими тремя деятелями республиканской группировки не прекращались до тех пор, пока суровый Катон — неоспоримый идейный вождь «помпеянцев» — не принял решение вручить верховное командование Сципиону (как на грех, самому неудачному и наименее одаренному из трех кандидатов, зато — самому знатному из них). Дабы восполнить явный недостаток него командного опыта, Сципиону, по другому, поистине «соломонову», решению Катона, дали в помощь Лабиена в качестве «начальника генерального штаба при главнокомандующем» (выражаясь современным языком). В действительности же командование всеми силами и операциями республиканской армии на африканском театре военных действий осуществлял отнюдь не родовитый Сципион, а именно неродовитый Лабиен.

Главная оперативная база «помпеянцев» располагалась в районе древней Утики.

Как и в большинстве случаев, войско Цезаря по численности значительно уступало неприятельскому войску, однако это было еще полбеды — Гай Юлий всегда воевал не числом, а умением. Хуже было нечто другое. Ход событий показал, что «контрактники» Гая Юлия — увы! — в немалой степени утратили свою былую боеспособность, ратный дух и дисциплину, выгодно отличавшие их ранее от «контрактников» других тогдашних римских «дуксов». Переправа через «наше море» прошла не слишком благополучно, противные ветра рассеяли «цезарианский» флот, диктатор высадился в Африке лишь с частью своего экспедиционного корпуса, и был вынужден дожидаться на берегу остальных транспортных кораблей своей «непобедимой армады».

Пока Гай Юлий дожидался, его выученик Лабиен в полной мере продемонстрировал все, чему научился и что перенял от своего бывшего начальника. Ученик выступил против учителя, как только получил известие о высадке войск Цезаря в Африке. Цецилий Метелл Сципион возглавил «помпеянскую» пехоту, сам же Лабиен во главе республиканской конницы и легковооруженных войск, форсированными маршами, сделавшими бы честь самому «потомку Венеры», поспешил к морскому побережью и появился на Руспинской равнине в тот момент, когда Цезарь смог, наконец, собрать воедино свою уже высадившуюся в Киренаике «десантуру». И закипела битва при Руспине. Несмотря на то, что большая часть конницы Лабиена была еще далеко, он сразу же бросился на врага. Тит Лабиен хорошо знал, с кем имеет дело, и понимал, что «промедление смерти подобно», особенно когда имеешь дело с Гаем Юлием. Цезарь бестрепетно встретил удар превосходящих сил своей бывшей «правой руки». Дважды Лабиену и его резервным войскам удавалось окружить диктатора, и оба раза Цезарю удавалось, с величайшими усилиями и с огромным трудом, прорвать кольцо окружения. При этом Цезарь, как в битве с Помпеем при Диррахии, воспрепятствовал распространению всеобщей паники, хватая своих бегущих от врага «контрактников» за ворот и обращая беглецов лицом в сторону преследующего их неприятеля. Лишь с наступлением темноты Гаю Юлию, «получившему добрую зарубку на память» (выражаясь слогом Николая Васильевича Гоголя из «Тараса Бульбы») удалось укрыться со своими «старыми ворчунами» за рвом, валом и частоколом укрепленного лагеря «цезарианцев», где диктатор и обосновался в ожидании прибытия своих остальных легионов, уклоняясь от всяких соблазнов снова ввязаться в бой с Лабиеном «и иже с ним». Как писал сэр Бэзил Генри Лиддел Гарт, под Руспиной Цезарь «попал в ловушку и избежал поражения лишь благодаря сопутствующей ему удаче (хранившему его с рождения доброму гению — В. А.) и тактическому мастерству» («Стратегия непрямых действий»).