Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Посудите сами, уважаемый читатель: если человек (понимай — свободный и состоятельный римский гражданин) владеет десятью рабами, он может знать их всех в лицо, разговаривать с ними, а если он обращается с ними дурно, то знает, почему. Если же счет рабов, принадлежащих человеку, идет на сотни или же на тысячи, он никого из них в лицо знать уже при всем желании не может. Как человеческие существа они для своего хозяина больше не существуют. Он дурно с ними обращается, но совсем не потому, что имеет что-то против них лично (ибо лично их не знает), а исключительно из экономии, поскольку понимает: дешевле купить, со временем, новых рабов, чем досыта кормить старых. Простой экономический расчет, ничего личного… В данном случае рабовладельца даже нельзя упрекнуть в жестокости. Ибо жестокость — чувство, свойственное человеческой натуре. Но владелец сотни или тысячи рабов при всем желании не может испытывать никаких человеческих чувств к существам, которых он твердо решил не считать человеческими.

И, тем не менее…
«Каждый — хозяин своей судьбы
И воли своей кузнец!
Скоро восстанут рабы!
Терпенью придет конец!
На господ пойдем!
Все спалим огнем!..»

Схватка гладиаторов

Надо сказать, восставшим против своих бесчеловечных угнетателей рабам под предводительством доблестного Спартака было непросто обрести себе союзников и соратников в борьбе. Несмотря на существующие различия в точках зрения на данный вопрос, обедневшие свободные земледельцы и безработная городская беднота обычно не проявляли особой солидарности с рабами. Ведь в глазах обнищавших поселян и горожан именно на рабах лежала часть вины (и притом часть немалая!) в том, что они, поселяне и горожане, лишились работы и хлеба. К тому же в глазах свободной римской бедноты — вечной жертвы умелых манипуляций со стороны власть имущих — тот факт, что римские «терпилы-нищеброды», пусть даже прикрывающие свою наготу жалкими лохмотьями и ведущие растительное существование на жалкие подачки, все-таки — свободные, и потому — «достойные», «уважаемые» — люди, составлял главное, коренное, принципиальное различие между ними и «презренными» рабами. Ведь раб находился за пределами человеческого общества. А свободный бедняк все-таки был частью этого общества, как бы ему ни приходилось бедствовать. И самая что ни на есть «голь перекатная» не упускала случая гордо восклицать: «Не тронь меня, я — римский гражданин!», или, по-латыни: «Noli mе tangеrе, civis romanus sum!».

Будни римского цирка в дни гладиаторских игр